Мне все было ясно как день, даже необязательно было видеть синяки. Когда мы разговаривали по телефону, все выдавал ее голос: он не дрожал, но нес в себе какую-то тень – след боли или страха, подкладку из темноты. Я видел этого Пита всего один раз. Он был высок и худ, не сильно мускулист, но была в нем какая-то грозная жесткость. Он имел привычку выдерживать такие долгие паузы в разговоре, что я нервно сглатывал и боролся с желанием отвернуться. Мэгги только смеялась, когда я спрашивал, все ли у нее в порядке, или без лишних расспросов предлагал ей кров на ночь или на сколько понадобится, если ей захочется срочно сбежать. Она смеялась так, словно я только что придумал классную шутку, и говорила, что нет, все хорошо, ничего особенного не произошло, просто ссора, обычная ссора, что она слишком много работает или что заработался он. И вот несколько месяцев спустя мне поступил звонок из Канады, от Розмари. Она спрашивала, знаю ли я, что Мэгги попала в больницу. Я не знал, и это ранило меня сильнее, чем я мог выразить словами. Оказалось, Мэгги стала жертвой настоящей кровавой расправы: гематомы на шее, губах, под глазами, две трещины в ребрах, сломанное правое запястье (к счастью, Мэгги рисует левой рукой). Медсестрам пришлось обрить ей половину головы, чтобы наложить двадцать два шва в виде подковы над левым ухом. «В этом месте я ударилась головой о дверь», – объяснила Мэгги тонким, как у птички, голосом, не поднимая на меня глаз от стыда. Когда я увидел ее в постели, разбитую на столько крошечных кусочков, мне захотелось плакать, а через секунду я задумался над поиском и приобретением оружия. Так далеко я еще никогда не заходил даже в мыслях, но это был единственный момент в жизни, когда мне на самом деле казалось, что я способен на убийство.
Так ей пришлось во всем признаться. Полиция отнеслась к произошедшему с сочувствием, но интерес быстро схлынул: случаи домашнего насилия непросто расследовать. Офицер полиции, молодая женщина в штатской одежде такой вопиющей невзрачности, что жетон ей следовало бы повесить на шею, заглянула в палату Мэгги и присела у ее койки. По тому, как она сложила губы, и по взгляду, который медленно перемещался между лежащей Мэгги и прислонившимся к подоконнику мной, можно было сделать вывод, что она много лет подряд занимается этим дважды в неделю и наизусть знает все возможные расклады. Голосом, полным выученной доброты, она сообщила нам, что полиция принимается за тщательнейшее расследование дела и постарается максимально усложнить жизнь этому негодяю. Они заявятся к нему на работу, сообщат во всеуслышание, что будут осматривать его письменный стол и машину, конфискуют одежду, чтобы изучить ее на предмет следов крови, волос или частичек эпителия. Они даже подбросят пару намеков его коллегам, особенно женского пола, чтобы ему не пришлось больше сомневаться: все в курсе его подвигов. Однако, добавила женщина, опустив взгляд, не стоит ожидать слишком хороших результатов, потому что вероятность найти что-то существенное стремится к нулю. Несмотря на имеющееся в реальности
