– Где мы? – тихо спросил К. скорее самого себя, чем Варнаву.
– Дома, – так же тихо отвечал тот.
– Дома?
– Только смотри не поскользнись, сударь, тут под уклон.
«Под уклон»?
– Тут всего два шага, – добавил Варнава, уже стуча в дверь.
Им отворила девушка, они стояли на пороге большой избы почти в полной тьме, только где-то слева, над столом, мерцала крохотная керосиновая лампа.
– Кто это с тобой, Варнава? – спросила девушка.
– Землемер, – отозвался тот.
– Землемер, – обернувшись к столу, громче повторила девушка.
При этих словах из-за стола поднялись люди: старик со старухой и еще одна девушка. Они поздоровались с К. Варнава всех ему представил – это были его родители и две сестры, Ольга и Амалия. У К. едва хватило сил поднять на них глаза, однако с него уже снимали промокшее пальто, чтобы высушить у печки, и он не пытался противиться.
Так значит, не оба они дома, дома только Варнава. Зачем они пришли сюда? Отведя Варнаву в сторонку, К. спросил:
– Зачем ты привел меня к себе домой? Или вы живете в пределах Замка?
– В пределах Замка? – повторил Варнава, явно не понимая, о чем речь.
– Варнава! – не унимался К. – Ты ведь собирался из трактира в Замок идти.
– Да нет, сударь, – возразил тот. – Я домой собирался, а в Замок мне только завтра утром идти, я там никогда не ночую.
– Так, – протянул К., – ты, значит, не в Замок шел, а сюда? – Улыбка Варнавы показалась ему вдруг жалкой, да и сам посыльный в его глазах как будто сразу помельчал. – Почему же ты мне раньше не сказал?
– Так ты, сударь, не спрашивал, – отвечал Варнава. – Ты вроде еще одно поручение собирался мне дать, но ни в трактире, ни в своей комнате говорить не хотел, вот я и подумал, что тут, у родителей моих, ты без помех мне все и накажешь, ты только распорядись, они сразу же выйдут, да и переночевать можешь, если тебе у нас больше понравится. Или я что не так сделал?
К. не смог ему ответить. Выходит, это недоразумение, самое обычное, гнусное житейское недоразумение, а К. так доверился – и так обманулся? Позволил ослепить себя шелковистым блеском ладно пригнанной куртки, которую Варнава как раз расстегивал и из-под которой лезла на свет грубая, грязно-серая, латаная-перелатаная рубаха, что прикрывала его костлявую, но могучую батрацкую грудь. И все вокруг было этой рубахе под стать, если не хуже: дряхлый, скрюченный подагрой отец, который, казалось, передвигается скорее с помощью шарящих в воздухе рук, нежели шаркающих по полу ног, мать с вечно сложенными на груди руками, тоже еле-еле, крошечными шажками таскающая свое непомерно тучное тело; оба они, и мать и отец, едва только К. вошел в дом, из своего