– Безделиц?
Воин протягивал руку, его пальцы сжимали рукоять меча. Он замахивался…
Ислам-Али хватался за собственную шею, пытаясь уберечь голову.
– Хрр-ррр… хр-ррр… х-х… р-р…
Его гортань смыкалась, и хрипы затихали. Когда Ислам-Али, уже готовый предстать перед Аллахом, закатывал глаза, он внезапно просыпался… и долго хватал ртом воздух. Придя в себя, он вскакивал и звал любимую жену. Ему опять становилось плохо – теперь от пережитого смертельного страха.
– Здесь кто-то был… – бормотал он, оглядываясь по сторонам и судорожно дыша. – Кто-то пытался меня убить…
Будили слуг и устраивали им строжайший допрос. Никто ничего не видел, не слышал. Однако на горле хозяина проступали красновато-синие пятна, словно от чьих-то пальцев.
– Откуда у вас эти синяки, уважаемый? – удивлялся доктор. – Может, вы сами себя душите во сне? Невзначай! Редкий, весьма интересный случай…
Он подозрительно смотрел на молодую чернявую жену с пушком над вздернутой верхней губкой, с длинными косами, с томными глазами газели, подернутыми влагой. Уж не она ли пытается избавиться от тучного похотливого супруга? Да нет, куда ей. С младенчества приучена к покорности, к беспрекословному подчинению мужчине. Дрожит от боязни не угодить, вызвать гнев своего господина. И руки у нее слабые, изнеженные, пальчики тонкие, как тростинки. Таких пятен не оставят – сил не хватит.
Врач уходил, щедро одаренный за поздний визит, а для Ислам-Али продолжалась пытка бессонницей и головной болью.
Жена ложилась рядом и глядела на его серое, в испарине, лицо, обтирала лоб розовой водой, подавала питье с капелькой опиума, прописанное доктором.
Ислам-Али забыл, как выглядел крестьянин, который принес ему золотые вещи, завернутые в грязную рогожу. Не надо было брать! Нечистый попутал, жадность взыграла. Увидел знакомый желтый блеск, дивную красоту изделий и аж затрясся от вожделения. Денег дал, сколько тот запросил, не торгуясь. Этакому чуду не место в крестьянской лачуге, пропахшей дымом и овечьим пометом.
Ислам-Али торопливо спустился в кладовую, где хранились припасы, уселся на ларь с мукой, зажег свечу и затаив дыхание развернул рогожу. Ах, какая прелесть! Какая тонкая работа! Купец, который знает толк в старинных драгоценностях, отвалит за это немалую сумму, отвезет в Стамбул, выручит вдвое больше. Но отдавать жалко. Хочется самому любоваться… смотреть и смотреть… прикасаться, ощущая пальцами колдовской жар золота…
Служанка сунулась было в кладовку – за мукой для лепешек. Он тогда закричал на нее, прогнал. Чуть с кулаками не набросился. Нервный стал, будто с цепи сорвался. Сокровища чужих глаз не любят…
То, что он сделался обладателем бесценных сокровищ, не вызвало сомнений. От вещей, купленных у деревенского бедняка, исходил особый ток силы и могущества. По всей видимости, они принадлежали особе царского звания, влиятельному