Она только прячет тлеющие угли.
В середине V века н. э. Западная Римская империя была лишь бледной тенью своего прежнего величия. Утомленная внутренними конфликтами, ослабленная мятежами, опустошенная экономически и морально, она держалась больше на дипломатии и репутации, чем на силе оружия. На востоке, в Константинополе, Византия еще удерживала порядок и власть, но Рим уже стоял на краю гибели…
И тогда на сцену вышел он – Аттила, вождь гуннов, чья армия несла огонь и страх. Его путь через Галлию был стремителен: Мец, Реймс, Труа – города пали один за другим. Орлеан был следующим.
Именно в этот момент римский полководец Флавий Аэций решился на шаг, который прежде считался невозможным: он создал коалицию из врагов Рима. В войске Аэция находились римские части, уцелевшие после многочисленных войн, вестготы под предводительством короля Теодориха I – те самые, что некогда разграбили Рим, но теперь стали его союзниками, франки – германское племя, проживавшее к северу от Луары, галльские бургунды и армориканцы, а также аланы, ведомые своим вождем по имени Сангибан.
Аланы были ираноязычным кочевым народом, происходившим от отдельной ветви сарматов и обитавшим в прикаспийских и приазовских степях. Их всадники-катафрактарии наводили ужас на полях битв. К тому времени аланы уже успели частично осесть в Галлии и Испании, став федератами Рима – вассалами, жившими в обмен на службу.
Аланы сражались на стороне коалиции, и их роль была критически важной: они стояли в центре построения, между римлянами и вестготами, и приняли на себя главный удар гуннской конницы.
Сражение произошло на равнине близ города Труа, на месте, которое позже получило название Каталаунские поля. Оно считается одной из самых жестоких и кровопролитных битв поздней античности. Число погибших оценивается разными источниками от двадцати до ста тысяч человек. Теодорих пал в бою. Аттила был вынужден отступить.
Битва на Каталаунских полях не спасла Рим, но отложила его конец. Ее символизм – в том, что в момент предельной угрозы заклятые враги смогли встать вместе. Это был союз не любви, а страха перед уничтожением. Но именно такой союз иногда и становится последней линией обороны цивилизации.
В этой повести профессор Эдвард Вейр, уфолог и путешественник во времени, по воле случая оказывается свидетелем этого исторического перелома. Он попадает в лагерь аланского войска накануне битвы, где, наблюдая за воинами, их жизнью, философией и боевыми практиками, постепенно проникается пониманием тех сил, которые действительно движут историей.
Ибо прошлое – это не только даты и карты. Это выбор, сделанный под ударами копыт. И голос, услышанный среди пепла.
Глава 1.
Ветер с востока
Сквозь стекло защитного купола лаборатории плясали бледные отблески пульсирующего поля – разряд за разрядом, как дыхание чего-то живого и недоброго. Профессор Вейр стоял перед панелью временного модуля, рука его замерла на рычаге стабилизации. Эксперимент провалился. Временная спираль, раскрученная чуть дальше допустимого, захлопнулась. Теперь все нужно было начинать заново.
Он снял очки, вытер пот со лба и бросил взгляд на экран временного индикатора. Зеленовато-синяя линия мигала тревожным замиранием: 451 год н.э.
– Что ж ты мне этим хочешь сказать? – пробормотал он. – Каталаунские поля… Слишком рано для Средневековья, слишком поздно для Империи.
Он помнил эту дату. Битва, которую часто называли последним ударом сердца Рима. Гунны. Аттила. Сангибан. Люди, растворившиеся в песке времени, но однажды бывшие плотью и кровью, верой и страхом.
Пальцы скользнули по панели. Вейр колебался, затем решительно переключил машину в ручной режим, установил координаты и, набрав воздух в грудь, активировал перемещение.
Пространство сжалось, как клочок пергамента, брошенный в огонь, и развернулось вновь.
Он очнулся в высокой траве. Земля была теплой, пахла пеплом, кониной и дымом. Над ним реяли тени птиц, кругами – как часовая стрелка смерти. Рядом слышались голоса – грубые, ритмичные. Один – гортанный и высокий, другой – сиплый, как хрип воина на излете боя.
Вейр приподнялся. Над ним стояли трое: двое с копьями и в кольчужных капюшонах, третий в меховой накидке и с глазами, в которых степь смотрела на тебя через века.
– Χαῖρε, οἱκοδεσπότα… εἰρήνη σοι1, – проговорил Вейр, стараясь держаться спокойно. – Я не враг. Я странник… пришел издалека… из будущего.
Мужчины переглянулись. Один процедил что-то, от чего другие прыснули от смеха. Очевидно, греческий здесь звучал как птичья трель.
Вейр задумался. Он знал: латынь еще живет в римских провинциях, в управлении, в римском мире. Стоит попробовать.
– Salvete. Venio non ut bellum inferam, sed ut videam. Homo sum temporis futuri. Non hostis2.
Молчание. Затем старший из воинов медленно кивнул.
– Tu… speculator