На Умарталыке – жёлтые, как мёд, поля сурепки, пасеки, похожие на маленькие деревянные рыцарские замки – это в сельских районах, и на огромные башни с искусственным интеллектом – в городах. Только вместо нейронов в них – пчёлы. Умарталык – место вечного лета и солнца, так мне кажется. Там есть облепиховый мёд, про который я услышала только раз, но уже надумала про него целую легенду. У древних панд тоже такая была, только про Сахарный Бамбук, мол, раз попробуешь – год есть не хочется. И летать можно. И видеть будущее. Вот так и с Облепиховым Мёдом: хочу попробовать, и всё тут.
Реки и озёра на Умарталыке имеют нормальный размер, не то, что у нас, и в них можно купаться, а лосось – настоящая рыба с мудрыми глазами, а не мороженые пласты цвета грустной моркови. А главное – там много медведей моего возраста, с которыми было бы интересно поговорить, поиграть в лапту, например. Или создать супердрон, и чтобы были споры, и крики, и бой на подушках… В общем, как-то так. Каждый раз, смотря фильм, я думаю не о химических реакциях, физических формулах, или планетарной географии, а мечтаю о том, как прокачусь на велосипеде по Долине Пионов. Или засяду за игровую консоль размером три на мять метров во Дворце Медознатцев, чтобы раскатать местного зазнайку в стрелялку «Берложь! Версия 2:0» Играли? Вот и я не играла, до нас её ещё не довезли, но я читала об этом в межпланетных новостях. Больше ничего не остаётся, кроме чтения. Не видать мне этой игры, как своих ушей.
И я понимаю, почему «Берложь!» никогда к нам не приедет – слишком далеко лететь до Цетоса, а на самой планете время растянуто как старая резинка. Когда мама говорит, что «подумает об этом завтра», впору пригорюниться: день на Цетосе длится 98 часов. Мы считаем время кормёжками, которые наступают раз в четыре часа. Вот и считайте: за один день мы перекусываем 24 (!) раза, и ещё некоторые засыпают с куском во рту – это сойдёт за половину обеда. А если папа обещает, что «погуляет с нами по поверхности в следующем году», тут все смеются – если день на планете длиною в 4 умарталыкских, то год – 9488 лет. Не знаю медведей с возрастом хотя бы в одну сотую цетосианского года. Так что обещание звучит как издёвка. Правда, папа, который, к слову, родом с Умарталыка, быстро исправляется – он всегда путает умарталыкский год и местный. По старой памяти. Папу я понимаю, но неприятный осадок остаётся. И правда: почему у нас всё не так? Цетос наверху красив по-своему: одно озеро Кумбар чего стоит, с глубиной в полторы тысячи километров и синей водой такого глубокого цвета, что она кажется почти чёрной. И горы, вершины которых теряются в облаках, и бескрайние пустоши…
Я люблю Цетос всем сердцем, и вернусь сюда из любого, самого далёкого путешествия. Это же мой родной дом. Третье поколение медведей, живущих в подземном городе, практически коренные обитатели. Если кто-то скажет при мне плохое про Цетос, ему несдобровать. Только мы сами, цетосиане, можем ворчать про устаревшие генераторы воздуха и медленные установки для берлогоформирования, которые за огромное количество времени сумели преобразовать квадратный километр почвы, да поменять состав воздуха на планете на 3%. Мама говорит, это суперуспехи для суперпланеты. Не пройдёт и ста умарталыкских лет, и мы сможем открыть первый нацетосианский купол. А там уже недалеко до бескрайних полей сурепки и зарослей малины. Может быть, может быть… Но сейчас наверх мы не выходим почти никогда: для этого нужно выпросить багги, зарядить его, влезть в скафандр (а до этого – сдать экзамен на владение этим чудом техники), нацепить поверх сервоскелет, компенсирующий давление суперпланеты, и уж потом, на шахтёрском лифте, выбраться наружу. И для чего? Чтобы почувствовать себя ничтожной таракашкой в грандиозных размерах Цетоса? Нет уж, спасибо! Мне и в нашем подземном городе неплохо, хотя в нём всего двести тридцать жителей. Но скоро будет двести тридцать два, потому что Сотта и Гризл Шатуновы ждут прибавления в семействе – двойняшек. Все на Цетосе появляются в сопровождении брата или сестры-близнеца. Одна я у нас такая уникальная, потому что у меня есть и брат, и сестра одновременно.
Пришло время, наверное, познакомить вас с нами, семейством Буровых, я имею в виду. Меня зовут Медова, Медова Бурова. Ударение в имени – на «о». Для друзей – Мёда. Рост – средний, возраст – юный, по нашим меркам мне всего три с половиной псевдогода, но этого вполне достаточно. На Уматалыке мне бы уже стукнуло четырнадцать, а здесь – это уже глубокая старость. Шерсть у меня кофейная, без единого пятнышка, глаза – карие, характер – резкий. Как и мама с папой, я хочу стать берлогоформером, или как дядя –космоинженером: окончательно не решила. У меня есть брат-близнец Бурч, который ничем особенным не выделяется, хотя искренне считает, что станет самым гениальным биоинженером трёх галактик. Сплошное раздражение и постоянная помеха. Я бы поняла, если бы он был чуть помладше, но