– Посмертные изменения в пределах нормы. Следов ускоренного разложения, ферментации или выплавления не обнаружено.
И укусов нет. Вообще не похоже, чтобы к телам притрагивались.
Ева подняла одну из отделенных конечностей и поднесла к свету.
– Срез кости ровный. Кость не раздроблена. Установить наличие продольных трещин не представляется возможным.
Кем бы они ни было, но работало чисто. И с выдумкой.
Ева закрыла глаза, складывая мозаику информации. Люди-фантики, люди-бумажки, оригами, которое кто-то взял и разрезал. Ручка-ножка-голова. Точка-точка-запятая. Нет, это не отсюда.
Почему не ели? Почему оставили?
Или нужно спросить «для чего»? Волки еще не желали приближаться к поселку, хотя пятнистая была тоща, а внутри ждало мясо. И кадавры не отказались бы от этого мяса, но…
Ева выбрала труп, выглядевший наиболее целым, и, ухватив за ноги, чуть повыше массивных кроссовок, вытянула в центр сарая. Затем она вышла, отметив, что вокруг снова темнеет и истончившаяся луна уже пробилась сквозь муть небесную. Бегом Ева добралась до ближайшего жилого дома и обыскала кухонный блок. Инструмент был сомнительным, ну так ей же не в мозгах ковыряться.
Ева разрезала рубашку и майку, осторожно пальпировала живот. Мягкий. Пожалуй, слишком мягкий. И в этой мягкости четко прощупывалось твердое тело размером с кокосовый орех.
Нож для чистки картофеля вошел точно под грудиной и застрял. Выдирать пришлось силой. Зато второй, с широким лезвием и остро заточенной кромкой, рассек кожу и мышцы, хотя рубить было зверски неудобно. Из раскрытой брюшной полости вывалились комки кишок, уже расплавленных сапрофитами. Завоняло.
Почему люди так воняют?
Вопрос относился к разряду философско-риторических и осмысления не требовал. Убрав обрезком трубы тонкий кишечник, Ева ткнула в плотный мешок желудка, вспучившегося в верхней части. В нижней же виднелся разрыв, запечатанный все той же смолистой каплей.
Разрез Ева сделала чуть выше. А потом, надавив на шар, заставила его выкатиться в щель.
Шар был бледно-желтым и похожим на вчерашнюю луну. Кожистая оболочка его, разделенная на октаэдры, просвечивалась. И в мутноватом содержимом проступал силуэт зародыша.
Ева, выкатив яйцо на пол, направила луч фонаря. Силуэт на стене вышел четким. А личинка почти закончила формироваться. Виднелось разделенное на сегменты тело с массивной головой, черными мазками проступали жвалы. Высвечивалась широкая трубка пищевода, и судорожно сжимались мышцы, толкая по сосудам лимфу. Когда же яйцо повернулась, Ева увидела и куцые крыльца, прижатые к зачатку панциря.
Именно тогда Ева узнала ее, увеличенную в десятки раз, искаженную многими мутациями. Особь была подогнана гиперэволюцией под нужды нового мира и идеально ему соответствовала.
Личинка нервничала, шевелилась, словно пытаясь выбраться из тюрьмы и атаковать человека.
Нет, дорогая,