– Я сейчас запла́чу, – шепчет Алиса.
Это любимая Алисина угроза. Алиса всегда обещает заплакать, когда боится радоваться раньше времени. Но плачет она редко. Мама говорит, что я в Алисином возрасте плакал чаще.
– Тихо. – Я прижимаю палец к губам и вслушиваюсь в тишину.
Обычно слишком долгая тишина звенит, как стая надоедливых комаров. Но сегодня она рокочет трубами, бьёт в барабаны и чем-то гудит – может быть, контрабасом. Не тишина, а целый оркестр.
– Слышишь? – Алиса поворачивает плюшевого не пойми кого лицом к двери.
В ванной фыркает кран, вода сначала журчит по раковине, а потом затихает, уткнувшись в дедушкину ладошку. Мы с Алисой выдыхаем. Синхронно. Первый раз в жизни мы с сестрой делаем что-то синхронно.
– Я могу это взять на себя, – заявляет Алиса тем самым взрослым тоном, который умиляет маму и бабушку и бесит Маргариту Валерьевну – Алисину учительницу. Маргарита Валерьевна считает, что Алиса кривляется. Меня Алисина манера говорить тоже иногда бесит, но я знаю, что сестра не кривляется. Алиса как будто сразу родилась взрослой, и теперь только надо дождаться, когда она и выглядеть начнёт как взрослая.
В прихожей что-то стукает. По-моему, дедушка врезался в один из четырёх чемоданов.
– Не спите? – Дедушка пригибается, чтобы зайти в нашу комнату. Не могу поверить, что он и сейчас боится дверных косяков.
– Мы пока не понимаем, имеет ли смысл в сложившейся ситуации тратить время на сон, – выдаёт Алиса украденную из какого-то фильма фразу и хватает дедушку за руку. – Тёплая! Как батарея.
Алиса плюхается на мою кровать. Та возмущается длинным стоном. Дедушка усаживается между мной и Алисой. Кровать не издаёт ни звука. Дедушка горбится и прячет руки под колени. Слово «долговязый» придумали для таких, как он. У дедушки длинное всё – руки, ноги, шея, туловище. И ему кажется, что эта долговязость всем мешает. Если бы дедушка Витя мог, он бы скрутился в узел и спрятался под кровать.
– А тебя надолго?.. – Я хочу сказать «отпустили», но останавливаюсь. Я понятия не имею, как всё устроено там, откуда пришёл дедушка. Или приехал. Или прилетел. И каким вообще транспортом можно туда добраться, а тем более оттуда выбраться.
Дедушка долго трёт переносицу. Тишина тикает настенными часами. На стрелках – заячьи уши. Год, когда ушёл дедушка, был годом кролика.
– Ты и сам не знаешь? – Алиса кладёт голову дедушке на колени и вытягивается во весь рост.
– На три дня, – отвечает дедушка.
Дедушкина улыбка ныряет в усы. Усы у дедушки точь-в-точь такие же, как и были. И одет он в тот же свитер, который был на нём в последний раз. В тот самый раз, когда я играл в приставку, которую одолжил на вечер у Мишки, а дедушка подошёл сзади и положил руку на моё плечо, и меня в тот момент чуть не убили, и я сбросил дедушкину руку и крикнул что-то типа «Ну блин!». А дедушка сказал: «Сердце жирафа весит двенадцать килограмм, представляешь?» Ничего такого в тот вечер я не представлял. В тот вечер я злился, что потратил все жизни, а до конца игры ещё далеко. В тот вечер никто не мог представить, что следующим утром дедушку заберёт скорая. «Он ни разу не жаловался на сердце», – заплачет мама. А я… Я вспомню про сердце жирафа.
– Три дня – это столько же, сколько осталось до весенних каникул, – загибает пальцы Алиса.
Алиса ходит в школу только первый год, а каникулы ждёт как восьмиклассница. Стоп! Три дня – это столько же, сколько осталось до нашего отъезда.
– Ты приехал нас проводить?
– Проводить? Куда? – Дедушкины брови съезжаются к переносице.
– Ты правда не знаешь, что мы уезжаем? – не верю я. Кто-то говорил, что там, откуда вернулся дедушка, всё про всех знают. А может, никто этого и не говорил, просто я почему-то так думал.
– Откуда дедушке знать про наш переезд? Его не было больше года, а переезжать мы собрались только месяц назад. – Алиса обхватывает дедушку руками и громко зевает.
– Кому-то пора спать. – Дедушка взъерошивает Алисины волосы.
– Ещё чуть-чу…
Три стрелки на часах с зайцами превращаются в одну – как будто обнимаются, крепко-крепко. Алиса сонно сопит.
– Ты же, наверное, голодный! – Я вспоминаю про котлеты и про чай.
Дедушка морщит лоб, словно силится решить сложную задачу, а потом качает головой.
– Может, разбудим маму? – предлагаю я.
– Давай не будем про меня рассказывать маме, – шепчет дедушка.
– Почему? – не понимаю я.
– Ну… Она начнёт беспокоиться…
Дедушка не меняется. Его главным девизом всегда был: никого не беспокоить.
– Но бабушке же ты покажешься?
– Она здесь? – Дедушка