Что за манящий дух под лунной тенью Влечет мои шаги к прогалины свеченью?
Пролог
Я не могла пошевелиться. На меня уставились страшные лица, уродливо искаженные, как в зеркалах комнаты смеха. Протянулась чья-то рука, нащупала мою руку и вцепилась в нее. Ощущение казалось знакомым, как будто я сама держала себя за руку, потому и ухватилась за нее изо всех сил. Крики, стоны и жалобные вопли эхом отдавались в голове, но звуки не складывались в слова. Мертвенно-белые пальцы, источающие холод, простирались ко мне, хотя так и не могли прикоснуться. Я почувствовала, как во мне нарастает крик, но, казалось, мои легкие забыли, как набирать воздух, а голосовые связки разучились издавать звук. Внезапно неведомый голос, вобравший в себя множество других голосов, прошептал мне на ухо:
– Врата открыты…
Рука, что держала меня, выскользнула из моих цепляющихся пальцев, и я стала куда-то проваливаться, пока крик изнутри прорывался к горлу.
Я проснулась с истошным воплем; мое тело сковывали не чужие руки и ноги, а всего лишь скрученные простыни. Я сидела, безудержно дрожа в промокшей футболке: пока меня терзал ужас, гнетущая июльская жара превратилась в леденящую стужу. Когда кошмарные образы померкли перед глазами, я заставила себя дышать медленно и глубоко и почувствовала, как ветерок снова стал теплым. Моя крошечная комната вернулась в фокус.
– Это был всего лишь сон, Джесс, успокойся.
Я покосилась на часы: три часа ночи. Взгляд в сторону двери – жутковато мерцает экран телевизора в гостиной. Слегка приглушенный голос обещает, что тренажер «Гат Бастер 2000»[1] преобразит мое тело, или мне вернут деньги. Гарантированно.
– Черт возьми, мам, – пробормотала я, вылезая из постели.
Я сняла с себя пропотевшую насквозь футболку и бросила ее в кучу грязной одежды возле двери. Потом достала из корзины для белья чистую майку и, натягивая ее через голову, поплелась в гостиную.
Мама в своем репертуаре. Я даже не слышала, как она пришла, но, должно быть, это было после часа ночи, потому что именно тогда я наконец перестала названивать ей на мобильный и заснула. Направляясь в переднюю часть квартиры, я точно знала, где найду мать: лежащей в беспамятстве на диване, прямо в туфлях, если, конечно, они добрались до дома: иногда обувь терялась по дороге.
Мои затуманенные глаза оглядели гостиную. На экране телевизора тренажер «Гат Бастер» сменился мужчиной с всклокоченными волосами, торгующим диетическими коктейлями; очевидно, бессонница и ожирение всегда идут рука об руку. Одинокая красная туфля-лодочка валялась на полу перед потертым диваном рядом с парой пустых винных бутылок. В этой до боли знакомой сцене не хватало единственной детали: моей мамы, распластанной на диване, где я ожидала ее найти.
Я мысленно отметила, что туфля должна быть в паре, но не с винными бутылками, и невесело рассмеялась собственной шутке. Отыскав пульт дистанционного управления, я выключила телевизор и нагнулась, чтобы подобрать пустые бутылки, но, поскользнувшись на лужице шардоне, чуть не упала и ухватилась за подлокотник дивана.
Когда я посмотрела вниз, у меня невольно вырвалось:
– Черт!
На полу лежал мой альбом для рисования, насквозь промокший; страницы скукожились и провоняли застоявшимся вином. Набросок на верхней странице, пейзаж Центрального парка, над которым я работала, был безнадежно испорчен. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, а затем медленно выдохнула. Потом повернулась, подхватила загубленный альбом и швырнула его на кухонный стол, чтобы мама увидела это безобразие, когда проснется. Да, она сделала это не нарочно, но мне все равно. Пусть чувствует себя виноватой.
Я собрала бутылки и сложила их в раковину, рассудив, что вымою все утром: не хотелось заниматься этим среди ночи.
Я раздумывала, не пойти ли в ее спальню, чтобы привести маму в порядок, но решила, что слишком взбешена и для этого. Я бы еще проверила, дышит ли она, и это все, на что меня хватило бы.
Когда я подошла к входной двери и задвинула засов, у меня возникло смутное подозрение, будто творится что-то неладное. Снаружи доносились завывания сирен и крики людей… испуганные голоса. Сирены в Нью-Йорке составляли неотъемлемую часть городского саундтрека, но то не был искаженный вой проезжающих вдалеке патрульных машин. Источник звука находился совсем близко, прямо возле дома. Я услышала, как машины с визгом затормозили, сирены резко смолкли, захлопали дверцы. И тотчас раздались громкие возгласы в коридоре. В одном из них я узнала голос нашей квартирной хозяйки, миссис Морелли.
Внезапный стук в дверь заставил мое сердце учащенно забиться второй раз за последние десять минут. Я осторожно прильнула к глазку.
– Полиция Нью-Йорка, есть кто-нибудь дома? – Голос, громкий, с командными нотками, принадлежал повидавшему жизнь офицеру средних лет.
О боже, что она натворила на этот раз?.. Я