Начинаю двигать руками, пытаясь придумать, как так поаккуратнее скрыть свой позор. Складываю их на груди, из-за чего она лишь поднимается выше. Опускаю руки. Обнимаю себя за плечи. Так я прикрываю соски, но выгляжу при этом крайне нелепо. Опять опускаю.
Взгляд Громова мечется к моей груди, и я не нахожу ничего лучше, чем резко взмахнуть рукой.
Громов слегка дергается, а потом хмурится, не сводя с меня взгляда.
– Вы кому-то маякуете? – спрашивает и на секунду оборачивается, но возвращает свой взгляд к моему лицу.
– Э-э-э… нет, – качаю головой. – Просто… тут оса была, – ляпаю первое, что приходит на ум.
– Оса, – произносит, и его брови на мгновение подскакивают вверх.
Он останавливается возле меня и, немного склонив голову набок, рассматривает так внимательно, что даже грудь тяжелеет. Сглатываю.
У Александра Громова настолько мощная энергетика, что она практически сшибает с ног. Теперь-то я понимаю, что в нем находят многочисленные женщины, которые прошли строем через его постель. Это, конечно, информация не для широких масс. Но когда последний год человек является объектом твоего изучения, ты знаешь больше, чем другие люди.
– Оса, – повторяю зачем-то.
– Вы так торопились, а теперь застыли на месте. Полагаю, вы куда-то опаздывали.
– Да, – киваю. – На свое новое рабочее место. Но, учитывая, что я опоздала уже примерно на полчаса, полагаю, можно считать, что меня уволили.
– Такой строгий начальник? – спрашивает Александр, хмыкнув.
– Никто не любит непунктуальных людей. Даже себе я такого не прощаю.
– Думаю, у вас была уважительная причина для опоздания, раз вы так придирчивы.
– Очень, – киваю и чуть не ляпаю, что выскочила из офисного здания газеты, как только меня отпустил редактор.
В голове проносятся еще десятки причин, из которых я пытаюсь выбрать наиболее правдоподобную. Вряд ли такой человек, как Громов, поведется на версию о переходящей дорогу старушке. Порванные колготки, заглохшая машина, авария, автобус, который уехал перед носом…
Жую нижнюю губу, пока Александр Денисович терпеливо ждет мое вранье. От этого щеки вспыхивают еще сильнее. И я решаю повернуть эту ситуацию в свою сторону. Будет стыдно, но чего не сделаешь ради искусства? В смысле, мести.
– Наверное, это очень личное, – догадывается он, а я смотрю в сторону, быстро моргаю и снова сталкиваюсь с ним взглядом.
Мои алые щеки делают всю работу за меня.
Громов прочищает горло, додумав все, что я не произнесла вслух.
Хотя, если верить толкам об Александре Громове, кто знает, о чем именно он подумал. Я, например, решила соврать про внезапно начавшиеся критические дни. Но мозг такого извращуги, как Громов, мог придумать совсем другую причину моего опоздания.
Когда эта мысль приходит в голову, я давлюсь воздухом.
Можно ли покраснеть еще сильнее?
Уверена, сейчас мои