– Ты что-нибудь понял? – растерянно спросил Аркадий Евгения.
– Евгений понял главное, – ответил Евгений. – Он понял, что Яков Матвеевич нарочно запутывает то, ясность чего ему понятна, но слишком неприятна.
– Если кому ума не хватает, я не виноват, – вяло отбился Вагнер, который утомился от этого разговора и желал вернуться к привычной работе.
Он открыл дверь, Аркадий двинулся за ним, и Вагнер удивился:
– Ты куда?
– Вы меня позвали.
– Поторопился. Сам подумай, как это будет выглядеть? Меня никто не поймет. Ни там, – Яков Матвеевич показал рукой в сторону помещения редакции, имея в виду коллектив, – ни там, – он показал куда-то в сторону и вверх.
И скрылся за дверью, захлопнув ее с нарочито громким стуком.
Оказавшись в сенях, он остановился и шепотом попробовал выругаться.
Получилось.
Выругался еще раз.
Опять получилось.
С облегчением вздохнув, Вагнер открыл дверь в редакцию и, еще не разглядев безделья, но уверенный, что без него оно уж точно обуяло нерадивых подчиненных, закричал:
– Тут… не цирк, чего уставились…, …? – Пока номер до последней точки не сверстаем … – никто сегодня не уходит!
Ругательства выскакивали без запинки, но Яков Матвеевич не чувствовал в них привычного азарта и вкуса, маленький Вагнер, о котором говорил Евгений, болезненно толкался где-то в животе, как беспокойный плод беременной женщины.
Он сел за свой стол и стал вычитывать сегодняшний номер. Яков Матвеевич всегда гордился тем, что делает это регулярно, что в отличие от многих редакторов все проверяет собственноручно, вернее, собственноглазно.
Перед ним был материал о будущем Празднике Дружбы. Этот праздник с незапамятных времен устраивался на пограничной улице Мира. Раскидываются с обеих сторон торговые ряды со всякой всячиной, звучит музыка, люди и гуляют, и покупают, и межнационально общаются, а вечером торжества: украинское и российское начальство произносит приветственные речи, обращаясь друг к другу и к собравшемуся нарядному народу, потом парад ветеранов труда и войны, потом проезжают прекрасные всадницы на породистых лошадях из конюшни, что издавна существует в украинской части Грежина, потом выступает смешанный женский хор, красавицы, кто в сарафанах, кто в вышиванках, поют песни на четырех языках: кроме русских и украинских обязательно исполняют в конце «Хава нагила» и «Багъчаларда кестане» – из уважения к еврейской и крымско-татарской диаспорам,