Фройляйн Браун отличалась отзывчивостью и добротой, у неё полностью отсутствовал снобизм, и она одобряла и поддерживала гуманную политику Дитриха. Тверской округ, которым тот управлял вот уже десять лет, оставался единственным, где не вершились бессмысленные казни, и жители не умирали от голода, а получали образование и достойную работу.
Мифам о неполноценности славянских народов Штригель не верил. Жизнь не единожды сталкивала его с удивительными людьми, родившимися в России, Болгарии, Польше – странах, которые, появись такая возможность, подарили бы миру, подмятому наци под себя, гениальных учёных и деятелей искусств. И слишком много убогих разумом, кичливых и звероподобных выходцев из Германии он видел вокруг.
Ещё раз вздохнув, Дитрих прогнал прочь бесполезные мысли и, взявшись за перо, углубился в работу.
По улицам чистого, тихого города шёл мальчик. Глаза его покраснели от слёз, в голове теснились злые мысли, а ноги шагали сами, ведя хозяина по неизвестному маршруту.
Впереди замаячили белоснежные одежды «ангелов» «божественного» Дитриха. Был разгар дня – время безопасности, но сработал рефлекс и Тиалонай, попятившись, спрятался в темноте ближайшего подъезда. Надежда, что патруль пройдёт мимо, не оправдалась: солдаты остановились как раз напротив места, где затаился подросток, и, закурив, сели на скамью у входа. Мальчик напряг слух. Он неплохо владел разговорным немецким, но лающее, гортанное произношение беседующих затрудняло восприятие.
– Не понимаю, – говорил один, – почему Штригель так ухаживает за этим славянским стадом. На его месте я загнал бы всех в трудовые лагеря, как делают многие другие, предварительно стерилизовав, чтобы в Империи не осталось их генофонда.
– Дитрих любит быть богом, – засмеялся другой, – ему нужно поклонение, без этого он чувствует себя обычным смертным.
– Можно подумать, этот политический ставленник семейки Браун что-то собой представляет, – проворчал третий. – Фройляйн Изольда не чает души в своём красавце, а он этим пользуется…
– Вы сплетничаете, как тётки на базаре, – резко прервал собеседников четвёртый. – У стен, если помните, есть уши…
После его слов двое вскочили и кинулись к подъезду. Молясь всем богам, кроме Дитриха, Тиалонай, сжавшись в тугой ком, закатился под нижнюю ступеньку. «Ангелы», как показалось мальчику, пробыли внутри целую вечность, но, в конце концов, он дождался их ухода.
– Ложная тревога, Густав, – сказал один. – Нет там никого.
С великим трудом, едва дыша, подросток выбрался наружу и приготовился слушать дальше.
Тот, кого назвали Густавом, фыркнув, заговорил:
– Как мне надоели белые одежды и запрет на оружие. С каким наслаждением я надел бы