Что же до самой Цирцеи, как мне теперь понимается, она не превращала спутников Одиссея в животных, а лишь показала им их истинное обличие, подведя к неприметному зеркалу в дешевой раме, чья поверхность достаточно ровная, чтобы отражать относительно реальное положение вещей.
Большинство людей боится даже думать об этом зеркале, поэтому Цирцея была вынуждена убрать его в незаметный чулан, где оно пылится, дожидаясь тех смельчаков, что готовы рискнуть обрушить свою картину Мира ради возможности увидеть путь на свободу, за пределы Зеркального дворца, который отражается лишь в том единственном зеркале.
Увидев путь на свободу, эти счастливцы бросаются прочь, пытаясь влечь за собой и других людей. Но лишь редкие счастливцы понимают, что они не пленники, а гости Цирцеи, которые позабыли все на свете по причине сна. Что дворец не тюрьма, из которой надо бежать, а дом, из которого можно выходить и куда можно возвращаться по желанию или в силу необходимости.
Это понимание позволило мне понять, что Цирцея не тюремщица, не экзаменатор, а щедрый друг, дающий нам шанс в виде четырех пробуждений. Это не ступени лестницы и не уровни сознания. Они не иерархичны и могут происходить в любом порядке.
Пробуждение первое
Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его.
Что есть тяжесть? – вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.
Что есть трудное? – так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей.
Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие? Заставить блистать свое безумие, чтобы осмеять свою мудрость?
Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя?
Или это значит: питаться желудями и травой познания и ради истины терпеть голод души?
Или это значит: больным быть и отослать утешителей и заключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего ты хочешь?
Или это значит: опуститься в грязную воду, если это вода истины, и не гнать от себя холодных лягушек и теплых жаб?
Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и простирать руку привидению, когда оно собирается пугать нас?
Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.
Первое пробуждение имеет повадки хищника.