Максим Ветров просыпался за три минуты до будильника. Всегда. Точно. Будильник щёлкал, включаясь, но смысла в этом не было: Максим уже смотрел в потолок, где пятно от протечки напоминало очертания России.
Он поднялся, умылся у старого умывальника, мельком глянув в зеркало. Лицо – как у многих мужчин его возраста в посёлке: обветренное, с резкими скулами и внимательным, тревожным взглядом. Тридцать шесть лет. И каждый год – как килограмм, который нельзя сбросить.
На кухне – тишина. Оля, семилетняя дочь, ещё спала. После смерти жены утреннее молчание стало для Максима ритуалом. Он сварил кофе, не включая свет, и вышел к окну.
Снаружи – пустота. Только один силуэт двигался по обочине: сутулый, в рабочем комбезе, с металлическим кейсом на плече. Максим невольно задержал взгляд. Здесь не носили кейсы. Тем более – такие, да еще без машины и на рассвете.
Он прижался лбом к прохладному стеклу. Человек двигался неспешно, будто знал маршрут наизусть. Повернул за угол – и исчез. Ни звука. Ни следа. Лишь поднимающийся от реки туман.
Кофе уже остыл. Настроение сбилось. В голове крутились обрывки мыслей, которым он не хотел давать форму. Кто это? Зачем? Почему сейчас? Почему так неспокойно?
На складе, где работал Максим, всё было на своих местах: учёт, проверка, приёмка. Он знал каждый ящик, каждый болт. Всё под контролем – и именно за это его ценили. Не лез в начальники, не спорил, не вмешивался в чужую жизнь. Просто делал своё дело.
Коллеги уважали его. Не любили – уважали. А в посёлке это больше, чем любовь. Сын капитана Ветрова, прошедшего Чечню и Афган. Уважение здесь переходило по наследству, как старая шинель.
Но в последнее время что-то изменилось. Не в окружении, а в людях. Всё шло, как прежде: работа, водка, рыбалка. Но в разговорах исчезло что-то человеческое. Будто кто-то поставил фильтр – убрав эмоции или, наоборот, добавив нечто чужое.
Однажды Максим увидел, как сосед Пашка стоит у стены и шепчет. Ни телефона, ни наушников. Просто шепчет – как будто говорит с домом. Когда Максим его окликнул, Пашка вздрогнул и убежал.
На следующий день он не вышел на смену.
Вечером, укладывая Олю спать, Максим ощутил, как комната будто сжалась. В углу – ночник в форме звезды. Свет в нём затрепетал, словно на него подул ветер. Хотя окна были закрыты. Потом вспыхнул ярче. И сам погас. Без скачка напряжения.
– Пап, – сказала Оля, – бабушка пришла?
– Какая бабушка?
– Из сна. Она сказала, что теперь мы будем связаны как провода, даже далеко друг от друга.
Максим вздрогнул. По спине прошёл холод. Он поцеловал дочь и долго не мог уснуть. Смотрел в потолок, слушал, как дышит дом. И вспоминал человека с кейсом.
На следующий день по посёлку разлетелась новость: устанавливали новую вышку. Без разрешений, без документации. Просто приехали и поставили. И вдруг – в посёлке появился интернет. Смартфоны ловили сигнал.
И с этого всё началось.
На улицах стало тише. Люди всё чаще смотрели в экраны. Не бездумно. Словно ждали чего-то.
Некоторые менялись. Один – бросил пить. Другой – начал рисовать. Мужик, ранее известный грубостью, вдруг начал читать лекции о космосе. Дети стали тише, а собаки внимательнее.
Максим понял – это не просто техника. Это нечто, проникающее в сознание. В память. В саму суть человека. И выбора не было – только иллюзия выбора.
Однажды вечером, выйдя во двор, он увидел ворону на старой антенне. Она посмотрела на него. И сказала человеческим голосом:
– Сопротивление – форма согласия.
Потом улетела.
Максим понял: что бы это ни было – оно началось. И остановить его нельзя. Можно лишь попытаться понять. Или исчезнуть.
А человек с кейсом вернулся. Через неделю. Принёс устройство. Максим взял его. Оно было тёплым. Почти живым. И тогда он услышал в голове голос:
– Ты – узел. Мы свяжемся через тебя. Не бойся. Ты не один.
С того дня Максим начал записывать всё. Потому что понял: история началась. А может, продолжилась. Просто теперь в ней – он сам.
Глава 1. Стабильность
Утро в посёлке начиналось одинаково уже десятки лет. Двигатели старых автобусов гудели у остановки, пахло соляркой, горелым хлебом и чем-то ещё – чем-то, что не выветривалось с конца девяностых. В этом воздухе застревала вся суть здешней жизни: застой, привычка, выживание.
Посёлок жил, как архив. Дома не менялись, фасады лишь ветшали. Люди старели не по паспорту, а по походке. Мысли здесь были такими же – выцветшими, потрескавшимися, как краска на остановке у площади.
Максим Ветров, как обычно, проснулся за три минуты до будильника. Уже не удивлялся этому. Он давно смирился: в его теле встроен внутренний сигнал, независимый от техники. Поднялся без спешки, умылся, сварил кофе, стараясь не шуметь – в соседней комнате спала семилетняя дочь. Тишина в доме стала частью его режима после того, как ушла жена. Теперь каждое утро – как первый выдох