Пока весь табор галдел, ругался, нервно смеялся и просто отдыхал, юркий, как полевая мышь, отрок лет десяти ускользнул от своего «хозяина» и скрылся в кустах у подножия известковой скалы. Звенислава заметила это боковым зрением и вся сжалась, ведь кинется «хозяин» товара, вот сейчас доругается с другим и увидит, что парнишки нет. Но увидели уже тогда, когда отрок карабкался по крутой скале вверх, намереваясь схорониться среди камней. Раздались громкие вопли грабителей. На коне не достать, конь не человек, в такую гору не пойдёт. Низкорослый, как и большая часть хазар, воин с выпученными от возмущения и злобы глазами – ведь уходит его, а не чья-то добыча – бросился за беглецом, но после первых же попыток влезть на крутую известняковую стену понял, что не догонит этого лёгкого и цепкого, как муравей, отрока. Тогда из пристёгнутого к седлу налуча он выхватил лук и послал несколько стрел. Одна, другая стрела, цокнув острыми железными клювами о камень рядом с мальцом, вызвали крики поддержки среди остальных хазар, которые, видимо по заведённому обычаю, не стреляли в чужую дичь. Третья стрела всё-таки угодила беглецу под правую лопатку, он воздел руку, как будто хотел достать вонзившийся снаряд, и… сорвался вниз по камням и уступам. Не то стон, не то вой вырвался из глоток полонённых жён и детей, а юноши и мужи только крепче сжали зубы. Малорослый неудачник, по приказанию старшего, притащил окровавленного отрока с торчащим из-под лопатки обломком стрелы и швырнул к ногам его коня.
– Смотри все, смотри сюта, всем путет так, кто пешать, всем! – заорал старший на ломаном словенском, а его воины били плетьми тех, кто уклонялся. Главный хазарин подождал, когда все, не отворачиваясь и не зажмуриваясь, станут глядеть на вздрагивающее в последних конвульсиях тело, и только тогда взмахнул своим лёгким, чуть изогнутым мечом. Голова пленника скатилась в небольшую ямку, из которой росла какая-то колючая трава. Больше никто бежать не пытался.
В Кафе, куда пригнали свою добычу хазары, всех заставили войти в воду и омыться, приказав раздеться догола. С тех, кто мешкал, особенно с девушек, не хотевших разоблачаться из природной стыдливости,