Вечер быстро пролетел между приятными забавами, и когда, наконец, подали сытный ужин, приправленный радушием молодых хозяек, м‑р Пикквик почувствовал в глубине души, что он был в эту минуту на верху земного благополучия, какое только доступно человеку в этом подлунном мире, исполненном житейских треволнений. После ужина все общество уселось вокруг камина, где горел веселый огонек. Гостеприимный хозяин занял место подле кресел своей матери, поспешившей подать ему свою почтенную руку.
– Люблю я, господа, этот старый камин, – сказал м‑р Уардль, испустив глубокий вздох и пожимая руку старой леди, – люблю, потому что здесь, перед этой решеткой, протекли счастливейшие минуты моей жизни. Не здесь ли и вы, матушка, проводили свои давнишние годы, когда сидели маленькой девочкой на этой маленькой скамейке – не здесь ли, а?
С грустной улыбкой старушка покачала головой, и слеза покатилась по её почтенному лицу, когда целый ряд воспоминаний о протекшей жизни обрисовался перед её мысленным взором.
– Извините, господа, что я с такой любовью говорю об этих вещах, – сказал хозяин после короткой паузы. – Надеюсь, м‑р Пикквик, вы можете войти в чувства болтливого старика, немножко гордого многочисленными воспоминаньями о стародавних временах.
– О да, я понимаю вас и глубоко уважаю ваши чувства, – сказал м‑р Пикквик.
– Признаюсь, я не могу без особенной любви смотреть на старые дома и поля, – продолжал радушный джентльмен, – и мне всегда кажется, что я связан с ними какими-то родственными отношениями. Сколько воспоминаний пробуждает во мне наша маленькая деревенская церковь с её зеленым плющем… кстати еще, почтенный наш священник сочинил песню в честь этого плюща, и, бывало, мы пели ее хором. Приятно, очень приятно. – Вы, кажется, допили ваш стакан, м‑р Снодграс.
– Нет, покорно вас благодарю, – отвечал поэт, которого любопытство было теперь в высшей степени возбуждено последними замечаниями м‑ра Уардля. – Прошу извинить… вы, кажется, изволили говорить насчет