Еще раз жму руку.
25/IV 1932 г.
P. S. Не успокаивайся тем, что я прочел твои «Сказки». Экземпляр мне временно дали из «Academia»; я его должен вернуть. Всего, что нужно тебе сказать о сборнике, не сказал, несмотря на длинное письмо. Скоро увидимся и тогда наговоримся (70–46; 20–22).
Истинное значение «Русской сказки» и место, которое этот двухтомник занимает в истории отечественной фольклористики, определилось позднее. Так, К. В. Чистов, говоря о «школе Азадовского – братьев Соколовых» 1920–1930‑х гг. и сопоставляя издание сказок Винокуровой в «Folklore Fellow Communications»166 с «Русской сказкой», полагает, что обе эти работы принадлежит к высшим научным достижениям «русской школы». О статье «Русские сказочники» он пишет:
Остается пожалеть, что эта статья, занявшая немногим меньше 100 страниц, в сочетании с очерками об отдельных исполнителях, которые предпосылаются записям от них, не была в свое время переведена ни на один из западноевропейских языков. Книга о Винокуровой перестала бы в таком случае восприниматься как блестящий, но уникальный эпизод167.
Нельзя не упомянуть и о внешней стороне издания – одной из наиболее ярких в ряду других прекрасно иллюстрированных книг издательства «Academia». Все работы по оформлению «Русской сказки» (переплет, суперобложка, титул, заставки, инициалы, концовки) были выполнены П. А. Шиллинговским, постоянно сотрудничавшим с этим издательством. В сочетании с картинками из лубочных книжек и отдельными лубочными листами (их отбором занимался М. К.) ксилографии Шиллинговского создают убедительное художественное целое, что, несомненно, способствовало успеху книги, которым она пользуется у знатоков и любителей вплоть до настоящего времени (притом что замечания Соколова о бледности изображений, «русскости» оформления обложки и др. небезосновательны).
Сам же М. К. был, судя по всему, вполне удовлетворен