Чётвертая стража. Ирина Беньковская

своём гробу —

      вся в цветах из фольги, с одинокой звездой во лбу.

      Он не тронет тебя – слишком явно дрожат ресницы;

      да и то сказать, ни к чему искушать судьбу.

      Суррогатный кофе, ударницы в бигуди

      и солдатский жетон, как ладанка, на груди.

      И упрямый, как боль, металлический вкус потери

      (и ещё много-много светлого впереди).

      «Письмо из города-призрака, распластанного на берегу…»

      Письмо из города-призрака, распластанного на берегу:

      шаг с оглядкой, вполсилы; вдох – через «не могу»;

      автобус ползёт в Ведадо; пассажиры поют

      песни о смерти и верности. В домах грошовый уют;

      пыльный воск, позолота. Зелёные светляки.

      И фотографии мёртвых раскрашены от руки:

      эпоха вмурована в стены с извёсткой заподлицо —

      под голубой глазурью, лаковой сладкой лазурью

      все на одно лицо.

      Давно не виделись, здравствуй. И я там была; пила

      какую-то дрянь. Пластинку скребла тупая игла;