В конце концов он их вызвал сам. Сдаваться было страшно.
– Мы пока в работе, – честно сказал Антон.
– Когда будете готовы?
Антон бросил взгляд на товарищей:
– Нужен еще месяц.
Филиппыч покачал головой и посмотрел на них с сомнением:
– Ну что, будете яйца нести или пора под нож?
– Мы бы выбрали яйца, – сказал Кира, помолчав.
– Ну так несите. – Голос Филиппыча вдруг изменился, стал тихим и ровным. – Вы что, с пустыми руками ко мне пришли?
Непонятно, что произошло, но коленки стали ватными.
– Нам нужно кое-что доделать, – неожиданно сказал Антон. – Почти все готово. Просто не хотелось показывать полуфабрикат.
– Детский сад, – вздохнул Филиппыч. – Доделаете к понедельнику. Жду вас в двенадцать. Иначе пойдете к Николаю Николаевичу.
Белка достала пригласительные на выставку художников-модернистов, куда ломилась вся Москва. В газетах про нее не писали, поэтому ломились с удвоенной силой.
Все фойе Дома кино было забито модной публикой, пришло много знаменитостей, тут и там звучала иностранная речь.
– А когда-то тут был клуб каторжан, – задумчиво сказал Кира. – Дом каторги и ссылки.
– Интересно, зачем им клуб-то был нужен? – удивился Петя. – Опытом делиться?
Он посмотрел на нарядных людей вокруг и попытался представить себе, как это могло выглядеть. На мгновение все предстали перед ним в арестантских робах и колпаках в полоску.
– Тут и музей должен был быть. Планировалось воссоздать казематы Петропавловки и Шлиссельбурга. В тридцать пятом все свернули.
– Дурацкая идея. Зато теперь, я вижу, тут другой музей, – нахмурился Антон, оглядывая картины. – Казематы по кому-то явно плачут.
То, что висело на стенах, было действительно очень странным.
– Абстракционисты, – предупредила Белка. – Такого вы еще не видели.
Фамилии художников ни о чем Пете не говорили: Рябичев, Шорц, Жутовский… Но он сразу определил их в толпе, те держались особняком, многие были с бородами, длинными волосами, мрачные и молчаливые. Как ссыльнокаторжные.
Разошлись по выставке. Некоторые картины почему-то Петю не отпускали.
Сначала он простоял у «Портрета девушки», она явно с чем-то боролась в жизни и пока проигрывала. «Вольск» давил обреченностью и ужасом – пейзаж с бесконечной вереницей труб, затянутый желто-серой пылью. Даже «1917» тут был особенным: пугающим и непонятным. Петя сразу инстинктивно отошел от него, но потом вернулся и долго не мог уйти.
Через полчаса встретились в буфете. Антону все активно не понравилось, и в выражениях он не стеснялся. Он заметно нервничал, понедельник наступал послезавтра, и вместо того, чтобы попытаться хоть что-нибудь придумать для Филиппыча, они пошли черт-те куда смотреть эту мазню.
Вера стояла задумчивая – похоже, увиденное