С этой общей точки зрения я подходил и ко всем другим вопросам, поставленным Шульгиным.
По поводу аграрных эксцессов и конфискаций, которые Шульгин, не называя прямо Советов, приписывал все же влиянию советской агитации, я напомнил, что требование перехода земли к крестьянству было не партийно-социалистическим требованием Советов, а давно назревшей общенациональной задачей, которую русская демократия формулировала всякий раз, когда имела возможность свободно высказаться. Выдвигая это же требование, говорил я, Советы всем своим авторитетом стремятся внушить крестьянству, что эта коренная аграрная реформа должна осуществиться не путем самочинных захватов, а в организованных формах, решением Учредительного собрания. Лишь для помещиков, отказывающихся засеивать землю, Советы требуют исключительных мероприятий.
«Депутат Шульгин опрашивает, – говорил я, – когда вы посылаете агитаторов в села, агитаторов, призывающих к тому, чтобы они производили беспорядки, чтобы они конфисковали помещичьи земли, и я не знаю, какие еще ужасы мерещатся депутату Шульгину, – что это, глупость или измена? Но знаете ли вы, депутат Шульгин, каких агитаторов посылают? Посылают тех агитаторов, которые говорят: если помещики в настоящую минуту, в годину тяжких испытаний, которые переживаются Россией, если помещики ввиду своих классовых интересов, под опасением будущего отобрания земли уклонились от посева земли, не обрабатывают землю, то создайте организацию, которая немедленно бы принялась за использование этой земли для всего народа, для армии, и делайте это организованным путем, не направленным против Временного правительства, а в согласии с органами Временного правительства и органами всей демократии! Вот какая агитация ведется! (Рукоплескания.)»
По поводу мирной кампании, которая, по словам Шульгина, являлась источником разложения армии, я напомнил, что эта кампания велась в согласии с представителями армейских орг