Пёрышкин любил издеваться над кактусом – тыкал ручкой, выдёргивал иголки и поливал коньяком, приговаривая: «Пей, маленький, это тебя утешит. Может, и подрастёшь, распрямишься немного, а то смотреть тошно – сморчок какой-то». Но кактус не рос. Наверное, коньяк был некачественный.
Да, всё здесь осталось по-прежнему: и Пёрышкин, и коньяк в сейфе, и кактус, и старенький компьютер возле окна, и строго смотрящие со стены портреты французских классиков… Вика поёрзала на стуле… Ну да, и та самая противная пружинка, которая впивается в мягкое место, едва повернёшься – стул так и не отремонтировали. Да и вообще, пора бы сюда новую мебель закупить. А впрочем, что должно было измениться? Прошло-то не так уж и много времени – меньше года.
Пёрышкин, засунув руки в карманы, расхаживал по комнате. Время от времени он брал со стола чашку, делал несколько глотков, и вновь продолжал своё движение от стола к двери, от двери к шкафу, от шкафа к окну. Иногда он что-то еле слышно бормотал и почёсывал затылок.
Вика с улыбкой наблюдала за ним.
– Вы бы сели, Владислав Иванович.
Пёрышкин вскинул голову.
– А? Что? – рассеянно переспросил он. – Не обращай внимания. Ты же знаешь, у меня привычка совмещать работу мозгов и ног. Не могу сидеть на месте, когда о чём-то думаю. Эх, какой же я все-таки неисправимый эгоист! – он хлопнул себя по лбу. – Опять увлёкся своими дурацкими мыслями, а о том, как у тебя дела, даже не поинтересовался. Ну, рассказывай! Как мама?
Вика вздохнула и опустила глаза.
– Понял. На больную мозоль наступил. А ты не таи горе в себе, излей душу – легче будет. Лучше ей хоть?
– Сейчас уже да.
– Дома? В больнице?
– Дома, даже работать пытается.
– Ты-то сама работаешь?
Вика кивнула.
– А где, если не секрет?
– В казино.
– Серьёзно? Как тебя туда занесло? Народ обжуливаешь?
– Ага, шулер я, Владислав Иванович!
– Не обижайся, я ж так, шутя. Платят-то тебе хоть нормально?
– А, так… – Вика поморщилась и махнула рукой.
– Ну, тысяч десять-то уж дают, наверное.
– Если бы…
– Что? Меньше? Так это эксплуататорство получается! Наживаются на студентах!
Пёрышкин задумчиво почесал подбородок и пару раз прошёлся от окна до двери. Потом остановился перед портретом Ромена Роллана, прищурившись, посмотрел на него и негромко пропел: «Очарованная душа… За душой у души ни гроша…» Обернулся к Вике и продолжил прерванный разговор.
– Живёшь с мамой сейчас?
– По-разному. Когда у неё, когда у себя. В декабре дедушка умер. Теперь я в его квартире.
– Так вы бы сдавали лучше. Деньги-то не лишние.
– А мы и собираемся сдавать, просто пока ещё жильцы не подыскались, а мне оттуда и на учёбу, и на работу