да вслух о том не говорит?
И если я поэт, пусть знают все,
что стих мой в демонической красе
похож на огненный цветок,
и пламенем поджечь бы даже море смог!
«Сидел я, ногти подрезал…»
Сидел я, ногти подрезал.
Вдруг ноготь вон из рук пропал.
Я долго беглого искал,
но он и вправду убежал.
Ему лишь ведомым путём
он пересёк проспект и, глуп,
попал одной синьоре в суп.
На мне висит холодный труп.
«Во мне червоточина, масть моя черви, червяк я…»
Во мне червоточина, масть моя черви, червяк я.
Во мне обалдение, я не балда, но балдею.
Во мне обожание жабьего обожествленья,
во мне сострадание острову страстного торса.
В тебе покривение рыла, обрыдлая рыба,
в тебе откровение кровли отравленных кровель,
в тебе созерцание сердца сердитой сардины,
в тебе увядание вяленых валенок воли.
Ты скажешь, что я примитивен, ретив и противен,
ты скажешь, что я безобразный, заразный и разный,
ты скажешь, что я безответный, заветный и ватный,
но это всего лишь эмблема, наклейка, афишка.
Зато я скажу: ты ужасная скважина в саже,
зато я скажу: ты противная, втиснута тифом,
зато я скажу: ты громоздкая задом-комодом,
и это тебе не понравится, и не наверно.
«Я уже не вернусь в осмысленность…»
Я уже не вернусь в осмысленность
из своих золотых бессмыслиц,
это щедрые россыпи роз,
незабудок и звёзд.
Это точки из телеграмм,
это взгляды сквозь таинства рам,
это мир, целый мир без упрёков,
без будильников и солнцепёков.
Я уже не вернусь в надёжность
из своей нищеты безодёжной,
там щедрот постоянные суммы
гарантированы для безумных,
для слепых и убогих,
это значит для многих
Я тебя уведу в бессмыслицу,
даже если ты и двусмысленна,
это мной так давно замыслено.
Нас обоих гнетёт осмысленность!
Я тебя унесу в безбедность
в Государство сплошных обедов,
где на первое будут книжки —
дадаисты, обэриуты,
на второе там слёзы мира
из «Досок Судьбы» Велимира.
Там поют безумные волки,
там врезаются в память осколки
незапятнанных кровью двадцатых
и запятнанных красным тридцатых.
Ты пройдешь по проспекту алому
в Небывалое
и познаешь со мной, счастливая,
Неизбывное.
Только дай мне большое слово,
бесконечно нежное слово,
что уже не вернешься в осмысленность
из моих золотых бессмыслиц.
«Рыжая девочка, что ты наделала…»
Рыжая девочка,