Влажный холод пробирал до костей. Андрей сидел на солдатском ящике и пристально смотрел на черную бездну, простирающуюся перед ним. Он старался регулировать дыхание, чтобы хотя бы немного согреться. Всё вокруг казалось замерзшим во времени: мерзлые окопы, застывшие силуэты деревьев и воздух, который мог бы резать, как нож.
Это был его третий день на передовой, третий долгий день в постоянном ожидании. Вдалеке то и дело раздавались шорохи и глухие удары – эхо бесконечной канонады. Громкие вспышки озаряли линии горизонта, как фейерверки какого-то ужасного праздника.
Андрей чувствовал себя одиноко среди множества таких же, как он. Каждый был занят своими мыслями и страхами. Никто особенно не разговаривал, все сосредоточенно слушали выходы и налёты. Всё казалось сюрреалистичным, как дурной сон, из которого невозможно проснуться.
С утра их обстреляли с направления холмов, это стало первым настоящим боевым крещением для Андрея и его сослуживцев. Потерь не избежать: несколько человек были ранены, одного солдата унесли на носилках, и Андрей впервые оказался так близко к неминуемой смерти.
По правде говоря, уже все знали, что это далеко не последний случай. Каждый напряженно ждал кога будет следующий удар, прикидывая шансы остаться целым.
Вечером, когда сырой сумрак окончательно окутал линию окопов, к Андрею подсел один из опытных бойцов – Иван. Старше его лет на десять, с суровым лицом и глазами, в которых отражалось слишком многое.
– Как водится? – спросил он, доставая самокрутку и прикуривая её, заслоняя ветер ладонью. Андрей, чувствуя потребность хоть в каком-то общении, несмело пожимает плечами.
– Первый день пережил, значит, жить будешь, – выдохнул Иван вместе с дымом. Он говорил спокойно, но с тоном, в котором слышалась некая призывная мудрость опытного бойца. Это был одновременно разговор и исповедь.
– Бояться здесь – это нормально. Главное, чтоб не засосало тебя в этот страх, браток. Смотри на него как на часть игры, в которой мы временно участники.
Андрей молча смотрел на Ивана, вглядывался в его изможденное лицо, на котором мелькнул проблеск понимания с тем, с чем он и сам пока не мог справиться.
Иван продолжал говорить, рассказывая о первых днях на передовой, о потере товарищей, о том, как за спинами этих окопов происходят настоящие битвы, семейства и жизни разрываются от таких же обстрелов. Это помогало, ведь знание, что страх универсален, действовал как своеобразный щит.
Ночь спустилась быстро, и разговор их стал более тихим и обрывистым. Окопы преобразились, их заволокло густым туманом, погружая в полузабытье. Где-то вдалеке вновь вспыхивали взрывы, но здесь, в этом уголке войны, ничего не менялось.
Тишина нарушилась шорохом и далёким свистом, который становился все громче, заполоняя пространство. Андрей почувствовал, как земля под ногами задрожала, и инстинктивно, как учил Иван, рухнул на дно