Ведь сказано кем-то (еще Достоевским,
еще Иоанном) про то, что зерно
должно умереть на юру деревенском,
чтоб хлебушком стало пшеничным оно.
Пожалуй, затем и придуманы боты
и прочий под небом земной инвентарь,
чтоб что-то осталось потом от работы,
от жизни твоей, как заведено встарь.
А дача?.. Сараишко просто под небом.
Чтоб думать оттуда о той простоте,
которая зернышко делает хлебом,
с которою звезды не тонут в воде.
***
Ю. Бекишеву
«В этом перечне природы где мои стоят калоши,
Юра?..» – Бекишева спросишь в огороде босиком.
Даже пугала не носят больше наши макинтоши.
Под веселой стрекозою. Под веселым мотыльком.
Мы из прошлого из века снова вынесли скамейку
побеседовать, погладить тети Таина кота.
И плевать уже, наверно, нам на ржавую на лейку,
из которой раздается – вроде эха – пустота.
Нам бы шорохи послушать муравьиного масштаба,
из которых прорастают человеческие дни
с этой лейкой, папиросой, колуном, словечком «кабы»,
человеческой слезою (кепкой ты ее смахни)…
Там – наверное, разгадка этой каменной планеты,
где стоит скамейка эта, где присела стрекоза
рядом с Бекишевым Юрой – поглядеть в глаза поэту.
Не смахни ее случайно, кепкой вытерев глаза.
***
Внуку Саше
Всех бронзовых жуков по имени бронзовка —
раз: не переловить, два: незачем. Ага?..
День. Улица. Фонарь. Аптека. Остановка.
Автобус № 7 «Для сердца курага
полезна», – телефон чревовещает. Точка,
откуда горизонт уже не виден, но…
Ведь надо как-то жить. (Считает оболочка
потрепанной души, глядящая в окно.)
Во имя внука?.. «Да», – мне говорит будильник.
И чайник на плите поддакивает: мол,
у Ромы нет отца. Глазами в холодильник
смотрю, смотрю, смотрю… Пилюли. «Простамол».
Я – дедушка? «Ага, ага», – кивает кепка.
«А Саша, Саша где?..» – почти немой вопрос.
«Уехал, – говорит для ползунков прищепка,
для трусиков его. – А может быть, подрос».
А как же мы с котом?.. А паровозик этот?..
Куда ему ползти, забыв радикулит?..
И вообще: ЗАЧЕМ КУДА-ТО ВНУКИ ЕДУТ?!.
Ведь это не карман – болит, болит, болит…
А (думаю) душа, где обитают внуки —
и Саша, и Роман. С пелёночек. Не плачь,
небритая щека!.. Заштопай Роме брюки.
Купи велосипед (или хотя бы мяч).
***
Ближе к осени природа
совпадает с человеком,
у которого не мысли —
тоже листья в голове.
«Накормлю себя сегодня, —
лист кленовый, – чебуреком».
«Почему, – береза это, —
жизнь кончается в траве?..»
А вокруг – шмели и пчелы,
яблоки и то, что вишней
заготовлено в компоте
Марьивановной в саду.
Под скворечником без птицы
я и сам какой-то лишний.
«Это – август, – понимаю, —
что бывает раз в году».
Надо к этому привыкнуть —
шарканью по листопаду,
где когда-то начинались
эти пчелы и шмели,
и смеялась в небо Маша
(хохотала до упаду),
и во мне, наверно, мысли
тоже ландышем цвели.
Надо истоптать ботинки
на периметре природы.
Надо улыбнуться кепке,
что повешена на гвоздь.
Надо убедиться: были
до-потопные народы.
Надо Землю пересыпать —
всю – в кармашек или в горсть.
***
Стрекоза пролетела, а с нею – и лето.
Башмаки не успели поспать на траве.
Всё тащили куда-то. Всё шаркали где-то.
Всё бродили, как мысли в его голове.
Там другая трава обступала босые
очевидно-тела