У него был странный отрывистый говор, я такого раньше никогда не слышал. Потом мне сказали, что это южноафриканский акцент.
На столе перед гостем стояла картонная коробка.
– Черный котенок твой был? – спросил он.
– Его зовут Пушок, – ответил я.
– Ага, значит, твой. Случилась неприятность. Но ты не бойся. От трупа я избавился. Тебе ничего не надо будет делать. Не надо будет с ним возиться. Открой коробку.
– Что?
Он указал на коробку.
– Открой.
Искатель опалов был высоким и длинноногим. Он всегда носил ковбойки и джинсы, и только один раз я видел его в другой одежде – то была, можно сказать, наша последняя встреча. Еще у него на шее висела толстая цепь из тусклого золота. В тот последний раз, когда я его видел, она тоже куда-то пропала.
Я не хотел открывать его коробку. Мне хотелось зареветь, но при чужом человеке я плакать не мог. Мне хотелось похоронить своего друга в глубине сада, за ведьминым кругом, за грудой скошенной травы, в шатре рододендронового куста, где никто, кроме меня, не бывал. Хотелось оплакать его как следует.
Коробка дернулась.
– Тебе купил, – сказал искатель опалов. – Я всегда отдаю долги.
Я несмело открыл коробку, надеясь, что это розыгрыш и внутри на самом деле мой котенок. Но из-под крышки на меня зло уставилась рыжая морда.
Искатель опалов вытащил кота из коробки.
Это была огромная зверюга с обгрызенным ухом, рыжая и полосатая. Этот котище явно не любил, когда его засовывают в коробку, но я все же потянулся погладить его, хоть и чувствовал, что предаю память своего котенка. Кот в ответ обшипел меня, рванул прочь и забился в угол, не сводя с нас ненавидящего взгляда.
– Вот, пожалуйста. Кот за кота, – сказал наш новый жилец и взъерошил мне волосы мозолистой рукой. Потом он вышел в коридор, а я остался один на один с совершенно чужим котом.
– Его Монстром звать, – услышал я напоследок, но мне все еще казалось, что это какая-то дурацкая шутка.
Я открыл кухонную дверь, подпер ее, чтобы кот мог сбежать, и ушел. В спальне я упал на кровать и зарыдал, оплакивая Пушка. Когда пришли родители, мы, кажется, даже не разговаривали об этом.
Монстр прожил с нами неделю. Утром и вечером я подкладывал ему еду в миску Пушка, а потом он садился у задней двери и ждал, когда его выпустят. Порой мы видели, как он крадется по саду, скользя между кустами, порой его рыжая шкура мелькала в древесных кронах. Иногда мы находили в траве убитых им синичек и дроздов, но сам кот редко нам показывался.
Я скучал по Пушку и уже тогда понимал, что нельзя просто взять и заменить одно живое существо другим, но не осмеливался ныть. Родители бы даже не поняли, что меня так расстраивает: да, мой котенок умер, но его ведь заменили. Ущерб был возмещен.
Воспоминания нахлынули на меня, но, даже захваченный этим водоворотом, я знал,