– Платон с Агафьей кряхтят потихоньку, Нютка, поговаривают, замуж вышла в соседнюю Андреевку, а Захар прошлой зимой пьяным замерз. А в остальном также, как и у нас. Правда, Платон работников еще держит. Сеет. Молоть к немцу в колонки ездит, и то только для себя. Теперь уж и продавать купцам страшно. Да, и они наперечет.
– Мария-то замуж не вышла?
– Видала намедни, говорит Тимофея ждать буду. Так-то вот.
– Ну, да… Только на кой ляд я ей теперь нужен?
– Ладно, пойду корову подою, да спать будем. На небе звезды уж.
Мать ушла в коровник, а Тимофей сел на крыльцо, закурил и стал смотреть на звездное небо, словно там и искал ответа: как жить дальше…
Не успели петухи пропеть свой утренний гимн, как Тимофей был уже на ногах. Вернее, на ноге и костылях. Умылся на улице из бочки, попил парного молока с горбушкой только что испеченного за ночь в русской печи хлеба, взялся за работу.
Всю войну он думал о Маше. Даже когда стрелял по врагу, пришептывая при этом: Вот вам, сволочи, чтобы вы во веки веков не достали мою любимую! Чтоб вы здесь все полегли! Он все время вспоминал их встречи. А потом – как отрезало. Вместе с оторванной ногой.
Его мысли и работу прервала соседка Марфа.
– Здорово почивали, соседушки!
– Да неплохо. Здравствуйте, тетка Марфа.
– Робишь, зараз, значит?
– Мне в радость в своем доме робить. Руки-то есть, правда, одна из них плохая помощница, костыль ей приходится держать. На днях хочу ногу себе из бревна сострогать, да ремнями приладить, все легче стоять будет, и рука высвободится.
– Упорный ты Тимофей. Лишь бы Мишка целым вернулся.
– Вернется.
– Да жениться бы вам обоим.
– Да куда уж мне… А Мишку женим, как придет.
– Только невеста его с другим свенчалась. Вот гулена-то была! Не зря Платон Васильич порол ее. Правда, видать зря, раз Мишку-то не дождалась. А твоя-то невеста, ни разу нос свой со двора не высунула. Сходил бы к ней.
– Нет, тетка Марфа. Вернулся бы целым, не пошел, а побежал бы. А теперь нет.
– Кстись, Тимофеюшка! У многих мужья калеками вернулись, так чё теперь выгонять их за это чо ли?
– Вот чтобы выгонять меня не пришлось, принимать меня не стоит. Так бобылем с матушкой жить и буду.
– Не прав ты, Тимофей. Бабе душа любящая нужна, а не ноги.
– Могет и так быть, да я не готов.
Услышав голоса, с огорода вернулась Аксинья, несла в руках ведро картошки.
– Вот, накопала на пробу. Хороша, пора бы всю выкопать. Тетка Марфа глянула на картошку:
– Нет, Аксинья, пусть еще посидит в темнице, лучше лежать в погребе будет, – уходя промолвила дотошная Марфа.
– С чем-Марфа-то приходила? Чай на тебя посмотреть?
– Да, я теперь интерес для всех представляю. Один интерес – не более. Даже картошку копать не могу. Ну, ничего, мать, найду сухое, подходящее бревно, сделаю я себе ногу.
Тимофей днем помогал матери