Искусство обмана в современном мире. Риторика влияния. Робин Римз

и эмоционально присутствовали в истории. Чувство единения, рождённое общим восприятием звука, возникало у говорящих и слушающих. Звук исходит из тела одного человека и входит в тело другого; сознания говорящих и слушающих вовлечены в общий физический речевой акт. Следовательно, слова обладали огромной властью над аудиторией. Как описывает Онг, в устных культурах, где слова существуют исключительно как звуки, «без всякой опоры на какой-либо визуально воспринимаемый текст и без осознания даже возможности существования такого текста, восприятие речи глубоко проникает в человеческое ощущение реальности»[21].

      До повсеместного распространения грамотности слушатели были заворожены магией поэтического языка, и слушание таких поэтов, как Гомер, вводило людей в состояние почти транса. Это было «полное погружение в эмоциональное и телесное сопереживание»[22].

      Слушатели Гомера, примерно 700 лет до н. э.[23]

      Это было похоже на сексуальное возбуждение или физическое влечение. Грань между сексуальной стимуляцией и эйфорией от слов была очень тонкой для древних людей. Поэзии было крайне важно оказывать такое физическое воздействие на слушателей, потому что она отвечала за сохранение всей культуры: её законов, обычаев и истории. Работа языка заключалась в том, чтобы околдовывать людей. Общество строилось на этом. Правда должна быть прямой и напористой.

      Появление письменности резко изменило ситуацию. Хотя люди в Греции знали о письме уже несколько сотен лет и примерно с VIII в. до н. э. в стране было несколько грамотных писцов, не так много людей умели читать и писать до V в. до н. э., когда быстрое процветание Афин привело к стремительному распространению грамотности. Ко времени жизни и творчества Платона в конце V – начале IV в. грамотность и письмо прочно вошли в употребление. Грамотность изменила отношение людей к языку, а значит, к правде[24].

      С распространением письменности поэзия больше не несла тяжёлое бремя сохранения знаний целой культуры. Вместо того чтобы поддаваться чарам мерного и неторопливого стихотворного ритма поэм Гомера в исполнении профессионального сказителя, греки времён Платона умели читать их сами. Они могли абстрагироваться от устного исполнения и изучать не только то, что было сказано, но и то, как это было записано. Они могли оценить язык поэмы. Развернув папирусный свиток, они могли указать на конкретные строки поэмы, которые вызывали у них чувство умиления, и начать строить гипотезы о том, как и почему язык произвёл такой эффект. В двух словах это и есть риторика. Риторика родилась в то же время, когда появилось новое понимание правды. Она перестала действовать напористо и начала ронять носовые платочки, словно викторианская скромница.

      Кажется вполне логичным, что письменность и грамотность заставляют людей думать о языке, а значит и правде, как о способе описания и обозначения мира. В таких языках, как греческий, и других индоевропейских языках