Где-то недалеко заблеяла коза. Михаил остановился. Раз есть коза, значит, рядом будут люди.
Так и оказалось. Когда он, пригибаясь за кустами, вышел к полянке, то увидел деда, приглядывающего за двумя пасущимися козами. Дед был стар и не вооружен, лишь палка в руке.
Михаил кашлянул, чтобы не напугать неожиданным появлением селянина.
Дед резво обернулся. Из-под надвинутой на лоб кепки выжидающе смотрели на Михаила бесцветные от старости глаза.
– Добрый день, – поздоровался летчик.
– Здравствуй, коль не шутишь, – ответил дед.
– Заплутал я немного, батя. Какая деревня рядом?
– Какая всегда была – Еловцы.
– А река?
– Так Сож.
Что-то названия Михаилу были незнакомы.
– А Брянск где?
Дед махнул рукой на юго-восток. Михаил совсем запутался.
– А деревня ваша – Еловцы – какой области?
– Смоленской.
– Дед, год какой сейчас?
– Да ты никак не в себе, контуженый?
– Нет, батя, летчик я. Упал с самолетом, ни хрена не помню.
– А, это бывает. Меня в Первую мировую контузило – снаряд немецкий перед моим бруствером разорвался, так я оглох на неделю. Само потом прошло. И у тебя пройдет.
– День-то какой? – настойчиво напомнил Михаил.
– Девятое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Уж восемнадцатый день как война идет.
Сердце у Михаила упало. И в самом деле – занесло его во времена тяжкие, годину лихую.
– Наши где?
– Это какие? – Дед хитро прищурился.
– Ты не кружи, дед, – я наш, русский.
– Вчерась объявили – немцы взяли Борщев, Опочку, а сегодня наши оставили Житомир.
– Ничего себе!
– Ты что, в самом деле ничего не помнишь?
– Какой мне смысл тебе врать?
– И верно, что я тебе сделать могу? А что это у тебя за форма такая? Летчиков живьем я, правда, не видел. Но на фотографиях в газетах сталинские соколы в регланах кожаных, с портупеей. У тебя же рубашка рваная и оружия нету.
– Какой к черту реглан в июле? Это же плащ, его осенью носят.
– А! – удивился дед.
Мысли в голове у Михаила путались. Самое начало войны, немцы прут на Москву, многие наши части разбиты, отступают. Много техники потеряно, неразбериха. Вот, пожалуй, и все, что он мог припомнить о первых днях войны. И, похоже, выглядит он не по-военному, раз даже дед засомневался. А про то, что парашютистом был, вообще молчать надо. Примут за немецкого диверсанта и шлепнут.
– Дедушка, поесть ничего нет?
– Есть