– Благословен плод чрева Твоего, Иисус. Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешников…
Этот мальчишка-майор заключил с ним договор, и он сдержал слово. Правда, англичанин так не считал.
Но он выполнил обещание, сделал все, как они договаривались. Все услышанное от того несчастного скитальца было пересказано майору слово в слово. Конечно, о том, что человек этот был ему знаком, или о выводах, сделанных им из услышанного, Джейми умолчал – но ведь на сей счет уговора не было.
Дункана Керра он узнал сразу, хотя время и смертельный недуг сильно его изменили. До Куллодена он служил Колуму Маккензи, дяде Джейми, а потом сбежал во Францию, где перебивался случайными заработками.
– Родич, лежи спокойно, – тихо произнес Джейми по-гэльски, опустившись на колени у постели больного.
Лицо Дункана, человека немолодого, было измождено усталостью и недугом, а глаза горели от лихорадки.
Поначалу Джейми решил, будто Дункан вовсе не воспринимает действительность и не узнает его, но исхудалая рука больного сжала его пальцы с удивительной силой, а хриплый голос выдохнул на гэльском:
– Мой родич.
Хозяин гостиницы тоже наблюдал за разговором, но со своего места рядом с дверью, всматриваясь поверх плеча майора Грея. Джейми наклонил голову и шепнул Дункану на ухо:
– Все, что ты скажешь, будет пересказано англичанину. Говори осторожно.
Глаза трактирщика сузились, но Джейми был уверен, что расслышать с такого расстояния он ничего не мог. Потом майор обернулся и велел хозяину таверны выйти, избавив Джейми от лишних ушей.
Трудно сказать, что было тому причиной: предостережение или лихорадка, но только речь Дункана блуждала вместе с его мыслями. Образы прошлого накладывались на картины настоящего. Время от времени он называл Фрэзера Дугал, именем брата Колума, другого дяди Джейми. Иногда он переходил на стихи, порой просто бредил. Но как раз в бреду, в произносимых бессвязно и неосознанно словах, кажется, содержалась крупица смысла. И даже более чем крупица.
– Оно проклято. Это золото проклято. Хочешь, я остерегу тебя, малый? Его дала белая колдунья, дала для сына короля. Но дело было проиграно, и сын короля бежал, а она не допустит, чтобы золото досталось трусу.
– А кто эта «она»? – спросил Джейми, и его сердце вдруг бешено заколотилось. – Кто эта белая колдунья?
– Она ищет храбреца, отважного человека. Одного из Маккензи – оно для него, для Маккензи. «Оно достанется им, – говорит она, – ради того, кто мертв».
– Кто эта колдунья? – снова спросил Джейми.
Слово, которое использовал Дункан, – «бандруид» – можно было перевести как «колдунья», «ведьма», «знахарка» или «белая дама». Так когда-то, в прежние времена, называли его жену Клэр – его собственную белую даму. Он стиснул руку Дункана, желая добиться ясности.
– Кто? – настойчиво твердил Джейми. – Кто эта колдунья?
– Колдунья, – прошептал Дункан, закрыв глаза. – Колдунья. Она пожирательница душ. Она смерть.