Вера и Россия, или Настя, ползи!. Иоанн Тунгусов

правильностью человека раздавить можно, если он не дорос еще до её понимания.

      – Ну, так я и стараюсь ему помочь в этом, дорогая моя! – восклицал Семен.

      – Как?! Как ты стараешься ему помочь? – не выдержала Катя, срываясь на высокие тона. – Ты говоришь очевидное для себя, совершенно не принимая во внимание, очевидно ли это для твоего собеседника! Может, ему до твоего понимания лет десять идти…

      Катерина часто и глубоко дышала, щеки ее разрумянились, и Семен невольно любовался бы ею, если бы не видел, с какой скоростью растет между ними стена отчуждения. Теперь он и сам был готов согласиться, что ему нужно лет десять расти до того, чтобы понять очевидное для его Кати.

      Ни к чему не привел тот их разговор. Хотя почему же не привел? Катя ушла. Сначала к маме, а потом сняла с подругой отдельную квартиру и зажила самостоятельно, как и до встречи с ним. Семен переживал и, главное, не совсем понимал, кого винить в случившемся. Вроде делал он все правильно и оснований для отчаянного Катиного поступка в своих действиях не находил.

      – Перебесится, придет, – говорили друзья.

      Но Семен в этом сильно сомневался. В предыдущие разы ему удавалось успокоить Катерину, обнадёжить, что все устроится, они друг ко другу притрутся, время-то прошло всего полгода, как они вместе… Катя верила, соглашалась, но с каждым разом времени на примирение уходило все больше.

      Катя соглашалась всё трудней и вот тогда, в последнем их разговоре уже не поверила. Сил в себе не нашла. Она так нуждалась в его участливом понимании, терпеливом возведении хрупкого строения доверительных отношений с такими разными вверенными ей подопечными, с теми, кто ей был дорог, кому она зачастую отдавала всю себя без остатка. И Катя желала, чтобы Семен был ей поддержкой и опорой в те нередкие минуты, когда она порой совсем не знала что делать.

      …Они настали, эти долгожданные, наполненные спасительностью мгновения, – пахнущие хвоей и молодой зеленью – в тихой и теплой весенней ночи, с бездонным звездным небом, манящим высотой и недоступностью.

      И вдруг – вспыхнули огоньки. Это широко распахнулись церковные двери. Мои прихожане, бережно прикрывая ладонями трепетные свечные язычки, двинулись вокруг небольшого, с немалым трудом строящегося храма Сретения Господня. В руках хоругви, иконы.

      А наверху, тоже в еще не полностью возведенной колокольне, звонили – женщина и мужчина – слаженно и ритмично. И величаво плыл над селом праздничный благовест. И вплетаясь в его звонкий, ликующий, радостно-стройный мотив – мощно и дивно звучало: