– «И удача покинет всякого, кто Ока посмеет коснуться. И карающий взор Брахмы да обратится на него», – пробормотал Ян слова, написанные дрожащей от ненависти рукой Джона Пэриша. Надпись была обнаружена в некогда роскошных апартаментах миллионера, и явно была написана перед тем самым злополучным прыжком в окно. Принадлежали ли эти слова служителям культа Брахмы или же подтверждали помутнение рассудка миллионера, Ян не знал, но каждый раз вспоминая их, неприятный холодок нет-нет, да пробегал по коже, вызывая мурашки.
Вздохнув, Соколовский поднялся со стула и подошел к окну. На улице царила осень. Еще не мерзкая и слякотная, вызывающая простуду и заставляющая выбираться из дома лишь по крайней нужде, а теплая и золотая. Подернулись первым осенним огнем деревья, редкие листья уже вовсю гонял ветерок, а люди, спешащие по делам, порой останавливались, смотрели на солнце и, зажмурившись, улыбались. Ян тоже улыбнулся, вспомнив, как бабушка впервые отвела его в библиотеку похожим осенним деньком. Именно там семилетний Янчик увидел учебник истории за тысяча девятьсот второй год и загорелся желанием завладеть дорогой книгой.
Не сказать, что детство Яна было голодным и страшным. Девяностые, катком проехавшие по многим людям, Соколовских почти не затронули. Возможно дело было в том, что дед Яна, Валерий Павлович Соколовский, получал хорошую пенсию за прежние военные заслуги. Или же бабушка, Анна Ивановна, умело управлялась бюджетом семьи, несмотря на маленького внука. Так или иначе, но детство Яна было если не сытым, то вполне благополучным. Лишь одна трагедия посетила семью перед сложными девяностыми. Тогда, зимой восемьдесят девятого, родители маленького Яна попали в аварию, и огромная фура с уставшим водителем попросту снесла легкий жигуленок с дороги, оборвав сразу две жизни.
Родителей Ян не помнил. Иногда мелькнет что-то в мыслях. Что-то теплое и ласковое, как мамина рука. Или же в ушах зазвучит голос отца. Голос далекий и еле слышимый. Только фотография на столе в спальне Яна напоминала о том, что у него когда-то были родители.
Такие фотографии были у многих. Выполненные в технике сепии, с нарочито серьезными и шаблонными позами людей, но Ян любил перед сном разглядывать фотографию. Вглядывался в мамину улыбку, смотрел в серьезные глаза отца, а потом, вздохнув, засыпал.
От мамы ему достались глаза. Голубые, как рассветное небо. И нос. Прямой, с широкими, не уродующими лицо ноздрями. От отца же наоборот достались волевой подбородок и уши. Торчащие и большие. Бабушка иногда в шутку называла внука фенеком. В честь лисицы, чьей особенностью тоже были большие уши.
Заслуженная учительница дворянских кровей, Анна Ивановна, сразу же взяла осиротевшего внука под свое крыло. В пять лет Ян научился читать, а к шести годам перечитал почти всю библиотеку деда, отдавая предпочтения книгам по истории. Пусть он тогда и не понимал многого, но