В зале играла живая музыка. Мелодичный джаз, – музыка на все времена, – затрагивала какие-то особенные струны души и наполняла теплотой.
Я прошептал:
– Мне так хорошо с тобой.
Я погладил ее по щеке и, наклонившись, стал осыпать ее лицо легкими поцелуями, медленно прижимаясь губами к ее нежной коже. Она как-то доверчиво тянулась ко мне, и хотелось целовать ее снова и снова.
Я прижался губами к ее губам, она ответила на мой поцелуй, и мы целовались долгую минуту. Я не мог оторваться от ее губ, и, казалось, в какой-то момент мы слились в одно целое. Она как будто была моим продолжением, частью меня.
Вдруг она отстранилась и пробормотала:
– Прости, мне нужно кое-что сделать. – и не успел я опомниться, она быстрым шагом направилась вдаль.
Оставшись посреди зала в растерянности, я какое-то время так и стоял, ожидая ее появления. Но ни через 10, ни через 15 минут она не вернулась.
Я вернулся на свое место и стал ждать. Но через полчаса наконец понял, что она не придет.
Сказать, что я был ошеломлен – ничего не сказать. Я был в растерянности. Куча вопросов роилась в моей голове, но задать их было уже некому.
Я обнаружил, что владелец заведения пристально, но дружелюбно смотрит на меня. Он мягко улыбнулся мне и склонил голову в знак приветствия. Я ответил тем же, но голова по-прежнему была занята другим.
Кто она? Как она узнала о том, что у меня внутри? Почему она подошла ко мне? Почему, в конце концов, она вообще появилась в этом заведении именно сегодня?
Куча вопросов, и ни одного ответа.
Я подумал, что мне нужно переключить голову и направился к хозяину заведения. Он был моим старым приятелем. Я ходил в этот ресторан по меньшей мере лет 100, и знакомы мы были почти с самого моего первого посещения.
Это был человек безукоризненной внешности, всегда в дорогом, идеально выглаженном костюме, с небольшими проплешинами в черных, все еще густых для его возраста, волосах. Сколько я его знал, он был безупречен во всем, начиная от внешности и заканчивая всегда правильной речью. Но не только это привлекло мое внимание к нему.
За много лет нашего общения я ни разу не слышал, чтобы он сказал о ком-то плохо или кого-то осудил. Не из ложной вежливости, нет. Просто настолько чист он был как снаружи, так и внутри, что не знал, что такое осуждение или клевета. О своих недостатках он рассказывал со смехом, о чужих тактично умалчивал. Но, что самое поразительное