– А чё это мы тебе, интересно, самцы? – вызверился Мурчик.
– Ну, дак я так понял, что вас в армию забирают, да? – переместил алчный взгляд с бутылки на кружку явно похмельный обладатель костюма, – а самок в армию, к сожалению, не берут. Так что мне кажется, что вы – самые настоящие самцы. Плесните, а?
Говоря это, проситель судорожно открывал стаканчик, который столь же судорожно складывался обратно в походное положение. Последнее «а» было сказано так жалобно, что Пронин дрогнул сердцем и спросил у Торчка:
– Ну что, плеснём? А то он аж приплясывает от жажды!
– На всех не напасёшься, – промычал Игорь.
– От пусть сперва спляшет по-человечески, тогда и плеснём, – сказал пьяный Мурчик.
– А я плясать не умею, – расстроился костюм, – давайте я лучше стихотворение расскажу? Пушкина!
– Рассказывай! – взмахнул рукой Мурчик, потёр глаза и присмотрелся.
У него в глазах алкоголь превратил цельную человеческую фигуру просителя в костюм. Человека он не видел – только пиджак и брюки.
«Странные метаморфозы произошли с клетками головного мозга под действием этиловых спиртов, плюс катализ в виде солнечного подогрева», – подумалось ему.
В школе у Мурчика было пять по химии. Он потряс головой, а костюм подбоченился и с выражением начал декламировать:
Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала,
Всем сердцем вас за это возлюблю.
Я за любой ценой не постою
И невзначай напьюсь до выделенья кала!
Он притопнул ножкой и по-ленински вытянул перед собой руку со стаканчиком:
Плесните поскорей хмельного йй-интаря,
Я в кайфе затащусь безбрежном, клёвом!
И не пролив ни капли почём зря,
Я изойду весь безудержным блёвом!
Костюм поклонился, Мурчик опять потряс головой, а растроганный Торчок захлопал в ладоши и, махнув от плеча рукой, закричал:
– Плещи!!!
Пронин плеснул в складной стаканчик костюма. Потом себе и всем остальным. Едва пригубили, как обернулись на странный шорох.
От тех же кустов, что и костюм, шумно шаркая подошвой солдатского сапога 45-го размера, практически не отрывая её от земли, шагами по метру сорок шёл согбенный, как и до этого костюм, сражающийся с непокорной ширинкой, только что помочившийся на забор, долговязый, одетый в непонятную одежду, похожую издали на военную форму, переросток-очкарик. У очкарика были погоны с тремя лычками, стройбатовские эмблемы, вкрученные прямо в воротник на месте отсутствующих петлиц и очень светлый взгляд, устремлённый сквозь +5, +7 очки в будущее, которое для него печально закончится неверным движением крановщицы на шестом этаже строящегося девятиэтажного дома. Но это будет зимой, через восемь лет, а сегодня было лето, он был жив и здоров, у него были на эсэсовский манер закатанные до локтей рукава коротюсенькой, неимоверно выбеленной хлоркой куртки х/б, опущенный «ниже колен» ремень, ушитые вручную