Ну а Баррелию, который не желал до конца своих дней остаться хромоногим, позарез требовалась помощь хирургов легиона. На фирбурскую знахарку, как на костоправа, особой надежды не было. Она худо-бедно соединила кости и не допустила гангрены. Но чтобы эти кости затем правильно срослись, монаху был необходим более опытный врачеватель. Такой, какими славилась эфимская армия, чьи лекари уже не раз ставили кригарийца на ноги.
В общем, Маларий и ван Бьер ударили по рукам, и последний примкнул к «Вентуму». Прихватив, разумеется, с собой и меня, ибо что еще ему оставалось? После того, как он спас меня в Дорхейвене от убийц и взял на себя ответственность за мою жизнь, ему приходилось терпеть мое общество, хотя я честно старался не ему не докучать и во всем ему помогать.
Следующие несколько месяцев стали для меня новым испытанием на прочность. Или, если хотите, очередным этапом школы моей жизни. Жизни, которая швырнула меня из дворцовой роскоши в грязь, хорошенько по мне потопталась и, сбив с меня спесь, решила и дальше не давать мне передышки. За что она на меня ополчилась, я понятия не имел. Зато быстро усвоил ее главное правило: никакой справедливости на свете не бывает. И если вдруг судьба тебе улыбнулась, это еще ничего не значит, ведь уже завтра она вновь заставит тебя хлебать дерьмо. И повезет, если ложкой, а не пригоршнями.
Вторгшиеся в Вейсарию первыми, эфимские легионы вскоре начали теснить южан обратно к границе Промонтории. «Вентум» наступал на своем участке фронта, прикрываемый с запада и востока легионами «Игнис» и «Унда». И эти два месяца были для всех нас просто замечательными. Витающий над нами, пьянящий аромат побед не портили ни стоны раненых, ни доносящийся из госпитальных палаток смрад гниющих ран, ни грязь, по щиколотку в которой я теперь постоянно находился.
Вернее, мы находились, поскольку скачущий на костылях ван Бьер также отсиживался со мной в обозе. Это сказывалось на его настроении не лучшим образом. А поскольку утешать себя выпивкой на службе в легионе он не мог (хотя втихаря к бутылке иногда прикладывался), ван Бьер срывал свой гнев на новобранцах. И гонял их до седьмого пота и кровавых соплей – так, что в конце тренировок они едва держались на ногах и проклинали наставника на чем свет стоит.
Глядя на их мучения, я понял, насколько этот изверг был добр со мной, когда, служа еще моему отцу, пытался учить меня науке кровопускания. Вот и теперь мне везло – истратив всю злобу на новобранцах, он был уже не в силах бранить меня. Поэтому лишь ворчал и скрежетал зубами, когда я, бывало, поздновато приносил ему ужин. Или не успевал подставить плечо, когда монах хотел на него опереться.
Я же только и делал, что