Она всегда разговаривала такими фразами.
– Нет, не боюсь, – раздраженно ответил он.
– Ты не злись, – сказала Вера. – Мы ведь не виноваты, что тебя полночи продержали у больного. Это не мы устроили автомобильную катастрофу. Кстати, чем там кончилось?
– Ничем особенным, – произнес он. – Полежать Штубу придется с неделю, не меньше.
Он побрился тупым лезвием, потрогал лоб Наташки, не горяч ли – Нине Леопольдовне не нравились нынче глаза девочки, – выпил крепкого чая, натянул плащ и отправился на работу. А Вера Николаевна захотела мяса.
– Открыть тушенку? – спросила мать.
– Мяса я хочу, сочного, жареного мяса, а никакую не тушенку, – ноющим голосом сказала Вера. – Бифштекс.
– Вот получит твой литерную карточку, и будет тебе бифштекс, – обещала мать. – Вчера-то хоть весело было у начальства?
– Чудовищно! – зевая и натягивая на длинную, красивую ногу золотистый чулок и вылавливая под рубашкой резинку, ответила Вера. – Провинция, густая провинция, тощища…
– А знаменитый адмирал?
– Нормальный бурбон и фагот. Рожа красная, молчит, пялит глаза.
– Были же врачи?
– Ах, мама, о чем говорить!
– Тебе предложили работу?
– Я просто думать об этом не хочу.
Она поставила перед собой зеркало, оглядела ровные зубы, приспустила по одному веки, медленно накрасила губы. Наталья с интересом смотрела на все ее манипуляции. Нина Леопольдовна вымыла посуду, затворила окно, из которого тянуло сыростью.
– Потом мы сходим на почтамт, – не глядя на Нину Леопольдовну, немножко с вызовом сказала Вера Николаевна. – Письма будут приходить на твою фамилию, мамуля.
– Зачем? – всплеснула руками Нина Леопольдовна. – Я ведь не смогу смотреть ему в глаза! – из какой-то пьесы, чуть театрально воскликнула она.
– И не смотри, никто тебя не неволит! – спокойно и даже лениво ответила Вера Николаевна. – Тем более что Владимиру совершенно все равно, смотрят ему в глаза или нет.
Одевая Наташу, Вера пела, а Нина Леопольдовна была задумчива и невпопад отвечала на вопросы дочери. Попозже, когда они совсем собрались идти, мать спросила у дочери своим натуральным, немножко испуганным голосом, не прекратить ли Вере всю эту переписку и вместе с перепиской весь «сюжет»? Ведь Владимир Афанасьевич, несомненно, чувствует, он не из тех людей, которых можно безнаказанно обманывать.
– Ему же больно! – из какой-то пьесы воскликнула Нина Леопольдовна. – По-человечьи больно!
Вера Николаевна зевнула, потом с низкого кривого крыльца оглядела ветхий двор, поленницу дров, лопухи, флигель с собачьей конурой у ступеней, кривую березку возле ворот. Мать следила за этим ее взглядом и понимала его. Но Вересова все-таки пояснила.
– Чтобы так прошла вся жизнь? – медленно и зло улыбаясь, спросила она. – Вот здесь?
– Но вам же дадут квартиру! – воскликнула мать. – Это на самое первое время.
– А