– Я… – она на секунду замолчала, пытаясь быстро сообразить новое оправдание, но безуспешно. – Документы принесла, – женщина махнула красной папкой и бросила её на стол, где несколько дней назад они подписывали контракт.
Максим чуть нахмурился, явно сомневаясь в разумности своего нанимателя. Ехать одной с документами на стройку, где все равно никого нет? Марина хорошо видела всё его недоумение. Художник стоял в хорошо освещенной части ресторана – свет нескольких ламп был направлен на стену, рабочую зону и на него. Женщина же замерла в полумраке, украдкой теребя рукой пуговку на плаще. Впавшая из прически прядь щекотала щеку и шею. Где-то на фоне тихо, почти неслышно играло радио.
– А ты почему не дома? Рабочий день давно закончился.
– Я работаю тогда, когда мне удобно. Днем здесь слишком много людей, шумно и пыльно. Лучше рисуется по ночам, – ответил Максим, чуть прищурив глаза, словно пытался рассмотреть её, но не мог. Ему это не нравилось. – К краскам приступлю, как только они прекратят пылить. Обещали завтра-послезавтра.
– Хорошо, можно посмотреть?
Она, осторожно ступая по шуршащим газетам, вошла в круг света и посмотрела на стену. Пока вырисовывались только заборы и ветви сирени, набросанные схематично.
– Кажется, будет красиво, – Марина улыбалась, рассматривая едва заметный рисунок.
Здесь радио было слышно лучше. Играла приятная мелодия, кажется, какой-то итальянец спел ее много лет назад и стал великим. Внезапно она стала громче. Марина обернулась.
– Оформление ресторана должно быть таким же совершенным, как его хозяйка. Потанцуем? – он поднялся и посмотрел на изучающую его рисунки женщину. Взгляды как-то сами собой пересеклись. Макс сделал шаг вперед и протянул руку. – Давай, здесь все равно никого нет.
Марина, сама от себя не ожидая, вложила свою ладонь в его. Шершавое тепло со следами грифеля встретилось с мягкой бледной прохладой. Её резко дернули на себя. Под каблуками туфель зашуршали расстеленные по полу газеты, тихо и мягко, словно осенние листья. Она едва не врезалась носом в плечо парня. Его пальцы нежно прикоснулись к подбородку, заставляя партнершу по танцу поднять взгляд. Марина схватила ртом воздух с запахом пыли, краски и еще чем-то, неизвестным и волнующим. Запахом мужчины, который безумно хотелось вдохнуть снова, прижаться к шее и дышать до боли в легких.
Движения. Он вел мягко, но ясно давал понять, кто хозяин танца. Марине это нравилось: впервые за долго время чувствовать себя ведомой, а не указывающей дорогу. Не принимать решения, а просто двигаться в такт, растворяться в мелодии, смешанной с шуршанием старых газет под ногами. Впервые они были так близко, и это опьяняло сильнее вина.
Мир вращался, быть отпущенной означало одно – падение. Она не выдержит этого безумия, если его рука не будет, как сейчас, лежать на её талии, прижимать к телу так, словно хочет соединить их навсегда. Да, слишком близко для недавних знакомых, но Марина позволила это, двигаясь, как заколдованная