Между тем, Лотман намеренно не останавливается на том, что ему хорошо известно: на существовании альтернативного коллективного проекта имперской интеллигенции, то есть социалистического проекта, который в публичной сфере некогда отстаивал зарождающийся и растущий слой образованных людей из небогатых, недворянских, словом, в том или ином смысле непривилегированных семей – так называемые «разночинцы», радикально изменившие социальный состав и политические настроения имперской интеллигенции. Лотман отвергает социалистический проект разночинцев как чуждый культурности, и Базаров, конечно, как нельзя лучше подходит на роль пугала. Само собой, Лотман знает, что среди разночинцев немало людей, внесших в русскую культуру куда больший вклад, чем декабристы на сибирском базаре. Возможно, Лотману кажется, что нет необходимости рассказывать эту историю, поскольку ее присвоила советская власть. Однако именно из‑за такого манихейского дискурсивного противостояния окостенелому советскому государству контрреволюционный, антисоциалистический интеллигентский Субъект дискурса о досоветском прошлом рисуется особенно отчетливо.
2. История не злопамятна
Правая вариация на тему о неоимперском интеллигентском Субъекте
История памятлива, но не злопамятна.
Разве вы провозгласили коммунизм для того, чтобы летать на Луну?
Патриотическая интеллигентность
Примерно в то же время, когда Ахматова писала «Слово о Пушкине», другой ее современник, семидесятилетний Василий Шульгин (1878–1976) – сначала крайне правый монархист и депутат Государственной думы, затем идеолог Белого движения, затем видная фигура эмиграции, затем неприметный житель