– Хочешь узнать, что существа, которые притворялись вашими союзниками, сделали с этими детьми? – спросил он тихим голосом.
У меня по спине пробежал неприятный холодок.
– Что ты имеешь в виду?
Клэнси достал свой телефон.
– Некоторые из них могут быть очень убедительными… Но мы не зря считаем их монстрами.
Когда он показал экран телефона, у меня внутри все перевернулось.
Там была фотография четырех тел, распростертых на лесной подстилке в приглушенном дневном свете. Те две фигуры, что лежали подальше, были плохо видны, но я поняла, что они забрызганы кровью.
Двое, что лежали ближе, явно были мертвы. Глаза пустые, плоть побелела. На их щеках алые пятна.
Я узнала эту девочку. Она была одной из тех двоих ребят, которых я вывела с объекта.
Клэнси дал мне несколько секунд, чтобы я вгляделась в изображение, а затем перелистнул на другое – это была фотография двух других. Вот мальчик, которого я вывела: он такой же обмякший, а его рука вырвана прямо из сустава.
– Но… как это произошло? Кто…
От шока у меня срывался голос.
– Звери, к которым вы их привели, должно быть, сочли за лучшее как можно быстрее устранить угрозу, которую представляют тенекровные.
Клэнси убрал телефон, его тон стал мрачнее.
– Предполагаю, что они оставили вас в живых только из расчета на то, что вы поможете им уничтожить еще больше подобных.
У меня внутри все перевернулось. Нет. Это не имело никакого смысла.
Я не могла представить Перл – жизнерадостную, любопытную женщину-суккуба – планирующей резню. И Роллика, демона, который руководил нашей миссией. Он ведь из раза в раз доказывал, что находится на нашей стороне.
Неужели все это действительно было притворством?
Но ведь дело могло быть в другом? Некоторые теневые, работающие под началом Роллика, пытались убить нас, несмотря на его защиту.
Может быть, наших младших сородичей они боялись меньше – может быть, они вмешались и убили детей прежде, чем Роллик понял, что они восстали против его приказов.
Мы дали этим детям свободу – ради чего? Ради нескольких минут? И затем…
Чувство вины скопилось у меня в животе. Я боролась с подступающей тошнотой.
– Это не значит, что вы были правы, – грубо сказала я. – Все, через что вы заставили нас пройти, все, что вы заставили нас сделать…
Вся та боль, которую я видела на лицах своих друзей и слышала в их голосах, когда они говорили о четырех годах нашей разлуки, была еще сильнее, чем раньше. Четыре года, когда я каждую неделю боролась за свою жизнь, а все оставшееся время проводила в кандалах, потому что хранители меня продали.
Теневые, по крайней мере, не пытали детей.
– Я почти не мог контролировать ваше обучение, – сказал Клэнси. – Потребовалось время, прежде чем я обрел голос, и еще больше времени,