– Ты опять сидишь на лоджии и смотришь старые журналы! – с этого крика матери начинался день Нины. – Лучше бы картошку почистила да пожарила и Павлушу накормила! Парень сидит весь день голодный, а ему, между прочим, в колледж! Он не ты, он учится, скоро работать пойдет, семью будет кормить!
Павлуша при этом удивленно поднимал глаза на родительницу, оторвавшись от старого монитора с эротическими фотографиями вместо обоев. Братишка краснел и улыбался, ему было приятно, что его считают будущим кормильцем, и стыдно, потому что даже он сам понимал, что все это полная ерунда. Ради красного словца, так сказать. Павлик был толстый и никудышный парень. С его организмом что-то явно было не в порядке. За глаза Нина называла брата синицей, сами понимаете, почему.
Матери Нина не перечила. Девушка и вправду сидела на лоджии, в продавленном до пола кресле и рассматривала фотографии знаменитостей в журналах трехлетней давности. Эти журналы выбросил кто-то из соседей. В подъезде, где жили Быковы, была добрая старая традиция: выбрасывать ненужные вещи в подъезд: вдруг кому-то из рядом живущих понадобится. Срок невостребованности составлял примерно месяц. Через месяц тот, кто выбрасывал вещь, отправлял ее в следующий пункт пересылки: на скамейку у подъезда. А уж на скамейке ничего не залеживалось. Что полегче – уносил ветер, что потяжелее – бомжи. Журналы со знаменитостями пролежали в подъезде почти месяц. Тридцать дней Нина ходила мимо и посматривала на стопку потрепанных выпусков гламурного издания. На тридцать первый день, когда участь двух килограммов макулатуры была почти решена, Нина схватила журналы в охапку и побежала домой. Она пронесла подшивку мимо дремлющего Павлика, мимо спальной комнаты матери и спрятала добычу в нижнем выдвижном ящике черного шкафа.
Вскоре мать подобрала в подъезде выброшенные кем-то мужские туфли сорок пятого размера и попыталась пристроить их в тот же нижний ящик. Но там уже лежал Нинкин трофей. Мать раскричалась, вытряхнула журналы на пол, но пристроить туфли ей все равно не удалось. Они были слишком огромные. Сорок пятый размер – не шутка. Надежда на то, что Павлик вырастет, и будет обуваться в эти туфли для поездки на дачу, рухнула. Сам Павлуша тут же резонно заметил, что в чужой обуви может водиться грибок, и он никогда не наденет эти туфли, даже под страхом смерти.
В конце концов, туфли были выдворены обратно в подъезд, а журналы так и остались лежать на коврике. Нина подобрала их и положила на трехногий журнальный столик, тут же на лоджии. При этом она строго посмотрела на мать, но ничего не сказала. Мать поняла все без слов, и погода в доме стала еще более пасмурной. К собственной никчемности дочь добавила еще и статус безнадежной мечтательницы. Только мечтательницы могут рассматривать журналы, вздыхать и мечтать о роскошной жизни, ничего для этого не делая.
В очередной раз девушка решила не доводить конфликт до точки кипения и отправилась на кухню. Она прихватила с собой один номер журнала, вытащила из хрущевского холодильника мешок с проросшей картошкой и взяла нож.
– Ты этот журнал читала уже десять раз, – заметила мать. – Даже я знаю его наизусть. Все эти распухшие от наглости физиономии, эти воры и проститутки, весь этот пафос! Посмотри ты на эти хоромы! Разве человек честным трудом способен заработать на такой дворец?
– Ты просто не знаешь, сколько зарабатывают популярные певцы и артисты, – ответила Нина. – Для них тысяча долларов – это карманные расходы. Они не чистят картошку прошлогоднего урожая, купленную в конце дня, по пять рублей за килограмм!
– Ты хотя бы эти пять рублей заработай, – фыркнула мать. – Ваше поколение может только на диване валяться и телевизор смотреть, а некоторые и вовсе – на панели! Если до конца года работу не найдешь – поедешь к бабушке в деревню. Будешь хотя бы старушке помогать за домом и огородом присматривать.
Это была старая песня. Нина сидела дома уже три года, с тех пор, как окончила школу и не смогла поступить в университет. Каждую осень мать, молчавшая весь год, неожиданно заговаривала о будущем и грозилась отправить Нину в село. Но наступал Новый год, и разговоры прекращались – до осени. До самых желтых листьев девушка могла спокойно сидеть на лоджии и разглядывать журналы. Или просто смотреть на улицу, перевесившись через перила. Однако мать лишила дочь всякого денежного вспомоществования и перестала покупать одежду. Время от времени она, правда, приносила из малобюджетного магазина пару китайских джинсов или спортивный костюм. По этой причине Нина щеголяла все время в олимпийке и джинсах, и стриглась соответственно: очень коротко,