– Не боитесь? – спросил Владимир Сергеевич.
– Чего же?
– Не знаю, как поточнее… Жизни на самопальном топливе?
– Нет. Я не автомобилист. Не боюсь. Вы не тревожьтесь, мир воздействует. Хотим мы этого или нет.
Владимир Сергеевич помолчал, потом, точно решившись, сказал:
– Досадно, но мне не удается как-то связать концы с концами. Я знаю, в истопники и дворники ходили от неприятия власти, режима и прочих институтов. Но вы как раз пережили те годы более-менее успешно – и на виду, и на слуху. Что же однажды вас побудило к такой перемене декорации?
– В общем, правомерный вопрос. Естественно, не протестантство, которого я избегал и тогда, когда в нем было свое обаяние. Мне отчего-то всегда казалось, что между внешними антимирами есть некое скрытое сопряжение, что в чем-то они нужны друг другу.
Он помолчал, словно ждал возражений, но Владимир Сергеевич молчал, и Тан произнес с колючей усмешкой:
– Возьмите искусство, оно вам ближе. Я, разумеется, не знаток. Вспомните, как привлекал андерграунд – по-нашему подземелье, подполье, – где-то, укрытые от соблазнов, творят они, нищие, но не сдавшиеся, переполненные талантом. И вот они явились, пришли, вышли из своего забоя – лучше бы они там остались!
– Жестко, – заметил Владимир Сергеевич.
Тан словно ждал такой оценки.
– Нет ничего, что вызывает большее разочарование, чем торжествующая оппозиция, – сказал он еще непримиримей. – Еще недавно она казалась страстной, обгоняющей время – и вот наступает час победы во всей его пошлости. Куда все делось?
– Чувствую и порох, и злость. – Владимир Сергеевич покачал головой. – Но вас-то что привело в подвал? Или в полуподвал – не важно. Вас не оценили, не поняли?
– Всяко было, но на это не жалуюсь. Когда нащупываешь свое направление, то нечего ждать аплодисментов. Я и не ждал, хотя, как вы знаете, были люди, которые в меня верили. Меня и вышучивали, и поругивали, и называли колдуном, и советовали выступать с вечерами – можно-де быстро разбогатеть! Но брань не виснет на вороту у увлеченного человека, к тому же достаточно молодого, еще не уставшего от жизни. Чем больше бранили, с тем большим азартом я трудился над своим алгоритмом. В самом начале своей дорожки я запретил себе рассчитывать на благодарность и поощрение. В нашей отечественной жизни милые сны о меритократии – только щекотанье души и стойкое самообольщение. Мы не способны возвысить соседа, коллегу, тем более соперника, за качества, вроде бы нами ценимые, – за интеллект, за дарование, смекалку, умение делать дело. Слишком завистливы, нетерпимы, подвержены игре интересов и прочим традиционным пристрастиям.
– Так в чем же причина? Тут поневоле вспомнишь французов: ищите женщину…
– Что же, они отчасти правы, без женщины не обошлось. – Он нерешительно улыбнулся, взглянул на часы и предложил: – А вот составили бы компанию. У меня сейчас перерыв на обед.
– Согласен, – сказал Владимир Сергеевич, –