А тут еще так случилось, что вчера вечером полковник Горобец как раз вернулся из отпуска, и вот что интересно: когда уезжал, тушенка была – полковник лично запер ее на складе, опломбировал замок и увез с собой единственный экземпляр ключей, а когда вернулся, тушенки уже не было. История выглядела запутанной и странной. Журналистское чутье подсказывало мне, что просто так теперь это дело не кончится.
Что же касается Моржового, то он имел на этот счет собственное мнение.
– И чего так раскипятился? – пожал плечами он, имея в виду полковника. – Тушенку кониной заменить можно. Не говядина, конечно, но тоже сойдет.
– А конину где взять? – усомнился я, однако сбить прапорщика с толку такие пустяки не могли.
– Конину у кавалеристов позаимствовать можно, – пояснил мне он. – Они нам конину, а мы им – роту солдат.
– Навсегда?
По моим представлением такой обмен был не совсем равноценным.
– Зачем навсегда? – прапорщик пожал плечами. – На время. Для строительства новой конюшни. Построят конюшню и обратно в часть. Взаимодействие войск.
Строй на плацу стоял по струнке, но никаких ощутимых результатов допрос подозреваемых все еще не давал. Видимо, по этой причине полковник решил сменить тактику и громко рявкнул:
– Под трибунал захотели, мерзавцы? Всех под суд отдам! Равняйсь! Смирно! Последний раз спрашиваю: какая сволочь тушенку стырила?
Моржовый опять не обратил на рев командира никакого внимания.
– А еще конину у колхозников позаимствовать можно, – продолжил он развивать свою мысль. – Я, вон, в прошлом году в колхозе за ящик мин целого коня выменял. Замечательный был коняга!
Слова прапорщика прозвучали внушительно и веско. Мне, правда, было не очень понятно, зачем колхозникам понадобились мины и что Моржовый делал с добытым конем, тем не менее я догадался, что обмен был произведен неспроста. Глядя в сосредоточенные глаза Моржового, трудно было поверить, что он вдруг станет что-либо обменивать просто так безо всякого смысла. Если поменял, значит так было нужно.
Все это еще больше переполнило мою журналистскую душу чувством уверенности – прапорщик Моржовый был просто кладезем различных историй, столь необходимых мне для продвижения моей карьеры газетчика. Я уже предчувствовал, какой успех среди читающей публики возымеют патриотические рассказы прапорщика, полные опасных приключений и суровой романтики!
– Так и будем молчать, уроды? – долетал до нас через открытую форточку полковничий бас.
Моржовый продолжал лежать на жесткой койке лазарета и незаметно пытался достать из рукава бубнового туза, сброшенного в отбой пять ходов назад. Я молча остановил его руку и даже не огорчился – что значили подобные пустяки в сравнении с теми возможностями, которые открывались