Находясь на грани телесного и духовного истощения, Скоморох бродил по старинным улочкам. Бродил безо всякого смысла, бродил в надежде на чудо. Бродил и размышлял.
Он быстро осознал, что явно переоценил себя, бросаясь вслед за московским посольством в страну, обычаев и языка которой почти не знал. Уже в первое своё константинопольское утро он ощутил ни с чем не сравнимое одиночество. Даже в прошлом году, когда ему пришлось целый месяц пробирался по безлюдному лесу, пугаясь любого прохожего и зверя, даже тогда он чувствовал близость родной земли. Теперь же всё было иначе. Чужое небо, чужие запахи, чужие разговоры. Сознанию не за что было зацепиться.
В голову полезли предательские мысли, будто для мести викарию нет оснований; что, по сути, тот не повинен в смерти Калики, не виновен даже в измене Микифора, бросившего владыку перед моровой угрозой. Может быть, лучше было остаться с чародеем, или отправиться с суздальским княжичем? По крайней мере, каждый из них предлагал настоящее дело. А он вот пустился в погоню за призраком.
Тогда, проснувшись в чужом саду, он с трудом поборол искушение поспеть к отходу русских кораблей, чтобы убраться из Царьграда восвояси.
Мысль о бегстве удалось отогнать. Алексий был врагом его хозяина, единственным по-настоящему серьёзным врагом. И рассчитаться со священником стало долгом, стоял тот за смертью Калики, или нет.
Несколько дней новгородец наблюдал за русским подворьем, и пока безуспешно. В логове викария было не взять, а за его пределами священника неизменно сопровождали монахи.
Едва Скоморох поравнялся с приземистой постройкой, как его ноздрей коснулся запах еды. Он валил из приоткрытых дверей и маленьких окон, окутывая новгородца каким-то тёплым сытным туманом. Вкус жареной дичи отчётливо возник во рту, словно Скоморох уже похрустывал жирной румяной корочкой, запивая мясо лёгким винцом.
Голод свирепым хищником ворвался в разум, изгоняя оттуда все прочие мысли и чувства. Помимо воли рука Скомороха потянулась к дверному кольцу. Он вошёл внутрь и осмотрелся.
Полдюжины небольших столов заполнял народ. Большинство выпивало молча. Голоса доносились только от ближайшего к нему стола, где шла игра в кости.
Как следует рассмотреть посетителей Скоморох не успел, ибо внимание его всё без остатка сосредоточилось на очаге. Запах шёл оттуда. Хозяин, похожий лицом на пожилую женщину, вращал вертел, а на нём… На нём потрескивала жиром мечта.
Вид румяной тушки ослепил Скомороха, как полуденное солнце. Брюхо протяжно заурчало. Сейчас он отдал бы за курицу и последние гроши. Беда была в том, что та стоила немного дороже.
Путаясь в словах, новгородец спросил о выпивке. Ответа не понял. Пришлось переспрашивать несколько раз, чтобы уяснить обстановку.
Пива здесь не подавали, а кислое вино Скоморох натощак пить не решился –