Нет сомнения, что переброска войск на Северный фронт, их дислокация, создание Петроградской армии и ее усиление – вызывались безусловно стратегической необходимостью; но, конечно, выбор войск соответствовал и другой цели – создания благоприятных условий на случай крушения центральной власти.
Таким же подсобным средством считались офицерские организации.
В виду полной ненадежности петроградского гарнизона, столичные организации представлялись полезным орудием как для вооруженной борьбы против большевистского восстания, так и на случай падения власти или окончательного уклонения ее на путь, предопределенный соотношением сил в советах, в которых большевистские течения получали явное преобладание.
К 13-му августа в Могилев прибыль командир 3-го конного корпуса, генерал Крымов и в своих руках сосредоточил как непосредственное руководство войсками, прибывающими в петроградский район, так и общее направление деятельностью организаций. Большой патриот, смелый, решительный, не останавливавшийся перед огромным риском, разочарованный в людях еще со времени подготовки мартовского переворота,[35] не любивший делиться своими планами с окружающими и рассчитывавший преимущественно на свои собственные силы, он внес известные индивидуальна особенности во все направление последующей конспиративной деятельности, исходившей из Могилева. Его непоколебимым убеждением было полное отрицание возможности достигнуть благоприятных результатов путем сговора с Керенским и его единомышленниками. В их искренность и в возможность их «обращения» он совершенно не верил; все последующие события подтвердили правильность его точки зрения.
По-видимому, политическая сторона вопроса Крымова, как и Корнилова, не слишком интересовала. Если раньше, когда верховное восглавление находилось в руках оппортуниста – Брусилова, Крымов делал попытку организовать вокруг себя военный центр в Киевском округе, то теперь, подчиняясь широким общественным настроениям, единодушно называвшим имя Корнилова, он предоставил себя в полное его распоряжение. Крымов добровольно стал орудием, «мечом» корниловского движения; но орудием сознательным, быть может направлявшим иногда… руку, его поднявшую. «Меч» хотел разить, утратив веру в целебность напрасных словопрений, и, исходя из взгляда, что страна подходить к роковому пределу и что поэтому приемлемо всякое, самое рискованное средство… «Рука» разделяла всецело эти взгляды, но, придавленная огромной тяжестью нравственной ответственности перед страной и армией, несколько колебалась. Только это побуждений сдерживало Корнилова, потому что о себе, о своей голове, он не раздумывал ни одной минуты.
Корнилов переживал тяжелые дни. Вспомним конкретные