Жизнь с папой в частном доме, где все твое и где рядом живет человек, который тебя понимает, спасла меня. Два месяца после смерти Олега я просто отсыпалась, и папа ухаживал за мной, варил мне супчики, заставлял гулять на свежем воздухе, а потом он связался со своей знакомой в Москве, и меня устроили работать на почту. Я вставала чуть свет и ехала в Москву. Это была совсем другая жизнь, но какая-то заполненная, правильная, спокойная.
– Значит, мой дед сокровищ никаких не оставил? – спросила я просто так, уже собираясь уходить в дом. Полила из лейки на угли – они издали приятное шипение, дым поднялся к небу…
– Оставил.
Я посмотрела на отца. Он улыбнулся.
– Нам с тобой достались его «почтовые» мозги. Вот только ты пока что никак их не используешь… Нет, конечно, – спохватился он. – Есть у меня кое-что для тебя, так сказать, наследство. Ну, там… золотые монеты, несколько картин немецких авторов (понятия не имею, сколько они могут сегодня стоить, надо бы проверить по Интернету), жемчуг, немного брильянтов…
– Ты что, шутишь? – я даже уронила лейку. – Ты серьезно?
– Вполне, – однако на его лице все еще играла хитрая улыбка. – В стене замурованы!
И он расхохотался. Громко, на весь поселок. И я вместе с ним…
Однако этот разговор оставил в моей душе след. Долгий и яркий. Мои мозги. Что он хотел этим сказать? Мой отец никогда ничего не говорил просто так. Под фразой «почтовые мозги» он подразумевал какую-то связь с почтовым ремеслом, вернее, те возможности, которые передо мной открывает это мое нехитрое ремесло.
Вот уже десять лет я жила вместе с отцом, работая в Москве почтальоном. И за это время ни разу не использовала свое служебное положение. Да мне даже в голову это не приходило. Единственно, что я могла себе позволить, это почитать вечером, в тишине закрытой почты, дорогие журналы, которые выписывали очень немногие подписчики. В основном это были женские, иностранные и ярко иллюстрированные журналы по шитью и вязанию, настоящий клад для тех, кто профессионально занимается этим, или же каталоги интернет-магазинов, тяжелые и толстые, в которые я «проваливалась» с головой, мечтая о покупках «когда-нибудь»… Я очень аккуратно извлекала запаянные в целлофан журналы с помощью ножниц, просматривала их, а потом запечатывала специальным «запайщиком».
Могла еще съесть кусок торта, предложенный мне какой-нибудь одинокой старушкой в благодарность за то, что я принесла ей вовремя пенсию.
Словом, ничего такого, что могло бы мне принести реальную материальную выгоду, я не делала.
И вот буквально на следующий день после моего разговора с отцом я пила чай в квартире одной замечательной старушки, Анны Михайловны, угощалась ее вкуснейшим яблочным пирогом и особенно-то не слушала, о