Вместо меня возмутилась капитан Саня:
– Как! Опять?
– А что, часто пытаются? – спокойно, с насмешкой спросил полковник Свекольников.
– Были попытки… – она благоразумно не стала рассказывать о событиях минувшего вечера. Материалы этого дела пока оставались неизученными.
– Значит, у кого-то есть причины.
– Давайте вернемся к вашему сообщению. Кто это нашелся – такой храбрый и такой неразумный? – капитан уголовного розыска явно переоценивала скромные качества моей боевой подготовки. – Какими бы ни были причины, я бы этого человека сразу записала в самоубийцы. Полагаю, что не ошиблась в определении. Самоубийц, если попытка суицида не удается, обычно отправляют в «психушку». Вот и этого неразумного психа я рекомендовала бы загодя туда определить.
– Это не один человек. Это целая организация. И организация серьезная, на многое способная. Группа вербовщиков ИГИЛ. Мы так подозреваем.
– А зачем им, позвольте поинтересоваться, это нужно? – скромно спросил я. Настолько скромно, словно убить собирались не меня, а, скажем, губернатора, которого всегда сопровождает надежная охрана.
– Им нужно проверить способности человека, которого в этом кабинете называют капитаном частного сыска. Убьют – значит, убьют, не жалко. Если же капитан частного сыска справится с теми, кто придет его убивать, значит, с капитаном стоит работать. Значит, стоит попробовать его завербовать.
– Завербовать в ИГИЛ? – коротко и с легким удивлением хохотнул я, принимая сказанное за шутку.
– Именно так. Завербовать в ИГИЛ.
– То есть сделать из меня правоверного мусульманина? Это вообще-то слишком сложно даже для группы вербовщиков. Если я за свои недолгие, но уже прожитые годы даже православную церковь ни разу не посетил, хотя по происхождению своему и во многих поколениях православный христианин, то уж в мечеть не пойду тем более. Не говоря о том, чтобы воевать за чуждые мне идеалы.
– Вы убежденный атеист? – с легким удивлением переспросил подполковник Лихачев.
Удивление его было мне понятно. По общепризнанному общественному мнению, атеистом в нашем современном российском обществе быть куда позорнее, чем президентом США. Но я не был атеистом. Я просто был невоцерковленным человеком, которому неприятны попы в золоченых рясах, заставляющие других жить так, как сами жить не желают.
Русское общество начала двадцатого века считалось глубоко верующим. С чиновников даже требовали