Вскоре в избу, где сидели казаки, возвратился казак Елисеев, посланный к жене умершего священника Савелия. Он рассказал интересные вещи. Оказывается, действительно есть в Петрозаводске священник Мифодий. Но то, что отцу Савелию осталось жить недолго, его жена знала. Месяц назад приезжал доктор из города, посланный олонецким епископом! Врач-то и сказал, что батюшка Савелий уже не жилец, но просил жену никому, в том числе мужу, не говорить об этом.
– Значит, – задумчиво сказал есаул Кабанов, – расстрелявшие казаков людишки нагло врали уряднику Елизарову о цели своей поездки. А зачем врать-то? Мало ли простых причин придумать можно! Что-то тут не так. Ну да ладно, завтра разберемся.
Раненого казака Григория есаул решил оставить, хоть молодой казак и рвался в бой.
– С больной рукой винтовку ты держать не сможешь! – отрезал есаул.
Не хватало одного коня, но коня с радостью одолжили солдаты: встречаться второй раз с лихими мужиками они совершенно не желали, а так как бы приняли участие в отмщении обидчикам. Но казаки и не рассчитывали на помощь бывших дезертиров. Ранним утром из Еремеева посада в сторону Педасельги рысью выехали восемь всадников – семь казаков и есаул Кабанов. Этим же утром, но чуть ранее, из деревушки Пухта в сторону поселения Погост тронулись двое саней. В санях сидели трое посланников протоиерея и подросток Григорий. Было темно. До рассвета оставалось три часа.
9.
Небо начинало светлеть. В утренней морозной тишине сухо потрескивали стволы высоких елей. На более светлом пригорке широкого тракта стояла группа всадников. Двое спешившихся военных осматривали при свете горящих факелов что-то на снежном насте. Свет от огня причудливо искажал фигуры лошадей и людей, багровыми пятнами выхватывал лежащий на обочине и у деревьев снег и обрывался на черной стене леса.
– Вот здесь их и положили, – негромко сказал бородатый казак, внимательно вглядывавшийся в следы на дороге.
– Да, Елисеев, – согласился другой в форме есаула.
– Вот