– Что планируешь изобразить? – поинтересовался я, кивнув на холст. – Горящий танк?
– Дезертира, – ответил Миша.
И через неделю наша единственная в квартире стенка, не занятая картинами, укрылась полотном цвета хаки.
Кривоногий, криворукий, кривоносый, сгорбленный, косой солдат в драном бушлате без погон мочился сиреневой жидкостью на куст цветущей сирени. Грязным ногтем указательного пальца (свободной руки) он скрёб седую бородёнку. Запечатлённый в такой позе, он казался невероятно печальным.
– «Дезертир», – представил новое полотно Миша. – Мой идеал. Лучшая работа. Продам не меньше, чем за косарь. Поспрашивай там, может, кто заинтересуется.
Потом знакомые (какое-то наше невнятное окружение), забредавшие порою к нам, фоткали полотна и кивали, разинув рты. Среди них я присматривал себе нового сожителя, но как-то никто не подходил: все невероятным образом казались пристроенными. Одни мы с Мишей бродяжничали. Бедность, будь ты проклята!
«Дезертир», как и прочие картины, спросом не пользовался. Но он действительно отличался от других полотен. В вылупленных глазах солдата угадывались обречённость и загнанность, усталость от собственной участи. Эта картина хоть и выделялась среди прочих написанных, но быть проданной не могла – я это сразу понял. Босхианские Мишины уродцы, которые таращились своими выпученными глазами со стен каждой комнаты, окружённые тем или иным кислотным фоном, не могли существовать отдельно от нашей квартиры с её минималистичным интерьером и унылой атмосферой. Им суждено было родиться и остаться жить в мастерской, как если бы дети продолжали жить до старости в роддомах.
Мне трудно ответить на вопрос, имели ли Мишины картины какую-либо художественную ценность. В изобразительном искусстве я дилетант. Однако с уверенностью заявляю, что Миша имел талант и обладал самобытностью. В его работах присутствовала придумка и личный взгляд. Картины Миши мог нарисовать только Миша, а это дорогого стоит. Петь своим голосом – это дар.
– Так как Ленин от призыва закосил? – переспросил я как-то Мишу.
Мы мыли нашу квартирку. Помнится, я собирал пыль со стен драной футболкой и упёрся взглядом во взгляд Ильича. Его классический портрет висел у нас над обеденным столом, напротив окна без штор. «Пусть товарищ Ленин хоть через окошко смотрит, что там, в капитализме проклятом, творится», – шутил Миша. Чтобы как-то уравновесить Ленина и не поддаться его влиянию, я поместил рядом портрет Толстого, а потом ещё Маяковского и Блока для верности.
– Он же из дворян, – ответил Миша. – И судимость имелась. За подрывную активность, кстати, – добавил он и улыбнулся по-волчьи.
Чем