«Сознание – единственная частица, не подчиняющаяся гравитации» – слова деда теперь звучали как заклинание. Артем представлял, как его разум растворяется в пространстве, становясь светом, который просачивается сквозь трещины времени. И однажды, в промежутке между вдохом и выдохом, он услышал… музыку. Не мелодию, а вибрацию, подобную звону хрустальных колокольчиков, сплетённых с шелестом пергамента.
– «Ты близко…» – голос Луизы прозвучал так чётко, будто она стояла за спиной, касаясь губами его уха.
Он открыл глаза. Комната была прежней, но на столе лежал лист бумаги, испещрённый строчками на французском. Его собственной рукой. «Je vois tes rêves» – «Я вижу твои сны». Артем задрожал. Чернила ещё не высохли, пахли лавандой и грустью.
Следующую ночь он провёл в библиотеке, листая фолианты о квантовых парадоксах и мистических откровениях. Строчки расплывались, превращаясь в узоры: между формулами Эйнштейна цвели розы, а на полях «Теории относительности» чья-то невидимая рука вывела: «Любовь не имеет массы, но искривляет время». Артем смеялся, чувствуя, как безумие и гениальность танцуют в его крови вальс.
Но однажды медитация обернулась падением. Вместо света – тьма, густая, как смола. Он проваливался сквозь слои реальности, пока не услышал хриплый шёпот, словно скрежет зубов времени: «Ты нарушаешь баланс…». Вокруг сгущались тени с глазами-пропастями. Артем пытался крикнуть, но голос потерялся в пустоте.
Спасло прикосновение. Тёплое, как солнечный луч сквозь витраж.
– «Проснись!» – мужской голос с акцентом, пропитанным горным ветром.
Перед ним стоял старик в шафрановых одеждах. Его лицо было картой морщин, каждая – словно река, ведущая к океану мудрости.
– Ты играешь с огнём, не зная, как зажечь свечу, – монах говорил мягко, но каждое слово било в набат. – Твоё сознание – не игрушка. Защити его, или они поглотят тебя.
«Они» – старик не стал объяснять, кто. Но в воздухе запахло медью и страхом.
Тренировки начались на рассвете. Монах, назвавшийся Цзян, учил его строить стены из света.
– Представь, что твои мысли – это река. Ты не можешь остановить её, но можешь направить в русло, – Цзян рисовал в воздухе мандалы, которые светились золотым. – Ты чувствуешь её? Луизу? Она – твой якорь. Но якорь может и утянуть на дно…
Артем стиснул зубы. Визуализация давалась тяжело: образы Луизы – её смех, запах масляной краски на её запястье – прорывались сквозь защиту, оставляя раны. Однажды, пытаясь заблокировать внешний шум, он случайно… «вошёл» в чужой разум.
Миг. Всего миг. Женщина в метро, плачущая над смс. Старик, вспоминающий войну. Девушка-бариста, мечтающая о море. Миллионы голосов обрушились на него, как цунами. Артем закричал, но крик растворился в хаосе.
– «Вернись!» –