Ко всему сказанному следует добавить, что голуби летают очень быстро и шумно, что они могут на полном ходу резко менять направление полета, а теперь еще судьи решили вместо одной птицы выпускать двух голубей одновременно.
Итак, американец изготовился к стрельбе, подался чуть вперед, выставив левую ногу, как боксер; Изабелла взяла Рамона за руку и слегка стиснула ее. Они сидели в первом нижнем ряду крытой трибуны в обитых кожей креслах, предназначенных для участников соревнования и администрации клуба.
– Дай! – выкрикнул американец, и его по-техасски гнусавый голос прозвучал, как удар молота о наковальню, в мертвой тишине, воцарившейся вокруг.
– Промажь! – прошептала Изабелла. – Ну пожалуйста!
Прошла секунда, другая, ничего не происходило. Затем крышки двух корзин под номерами два и пять, то есть второй слева и крайней справа от американца, с треском распахнулась, и обе птицы, подброшенные струей сжатого воздуха, который подавался из отверстий в дне корзин, мгновенно взмыли ввысь.
Второй номер устремился прямо от стрелка, летя низко над землей и очень быстро. Американец отработанным движением вскинул дробовик и выстрелил в то самое мгновение, когда приклад коснулся плеча. Голубь успел пролететь всего пять ярдов, прежде чем заряд дроби настиг его. Крылья замерли на полувзмахе, он умер еще в воздухе, упал на середине зачетной зоны и остался лежать маленькой кучкой перьев на ярком зеленом дерне, ни разу не пошевелившись.
Американец тут же повернулся ко второй птице. Первоначально та бросилась вправо от него, сверкая оперением, как полоска начищенной бронзы, но при звуке первого выстрела она вдруг так резко повернула обратно в сторону стрелка, что тот не успел вовремя изменить прицел. Заряд прошел чуть левее, но всего на какой-то дюйм. Вместо того чтобы поразить голову и корпус птицы, дробь, щедро набитая в ствол, напрочь оторвала ей правое крыло, и страшно изувеченная фигурка закувыркалась в воздухе, оставляя за собой след из оторванных перьев.
Она упала всего в каком-то футе от границы зачетной зоны с внутренней стороны низкой белой стены; зрители на трибуне издали один протяжный вздох. Но тут птица, отчаянно размахивая своим уцелевшим крылом, каким-то невероятным образом умудрилась подняться на ноги. Она заковыляла к стене, ее ставшее бесполезным крыло впустую молотило воздух, вздувшееся горло издавало агонизирующие каркающие звуки. Зрители разом охнули и вскочили на ноги; в самом центре площадки американец застыл как вкопанный, все еще прижимая к плечу разряженный дробовик. Он имел право только на два выстрела. Если бы сейчас он перезарядил ружье и добил птицу третьим выстрелом,