Разрыв франко-русского союза. Альберт Вандаль

которые так добросовестно зарабатывают свое жалованье, что лишают себя даже развлечений. Император горячо возобновил разговор и сказал чрезвычайно дружеским тоном, что ему доставит большое удовольствие, если убедятся, как он ценит союз с Вашим Величеством, и будут знать, что другого союза он не желает”[65]. Сенатское решение о присоединении ганзейского побережья, которым предрешалось присоединение Ольденбурга, сделалось известным в России в начале января. В день, когда пришло это известие, Коленкур обедал во дворце. “Знаете ли вы, что у вас прибавились новые округа?” – просто спросил его император. Коленкур хотел предупредить протест царя против совершившегося факта. Согласно данным ему инструкциям, он сделал попытку оправдать присоединение побережья представившейся императору необходимостью герметически закрыть английской торговле главные гавани Германии. К тому же, заметил он, такое расширение наших границ окажется в конце концов выгодным всему свету, а в особенности России. В присоединенных странах Франция намерена выполнить огромное дело международной пользы. Между Любеком и Гамбургом, по границе Голдштинии, император намерен прорыть соединительный канал из Балтийского моря в Северное. Благодаря этому водному пути, корабли, выходящие из Балтийского моря или идущие в него, не должны огибать Ютландского полуострова и Датского архипелага. Они избавятся от потери времени и опасности длинного обхода; торговля России с Западом, особенно с Францией, будет чрезвычайно облегчена.[66] “Конечно, не Россия порвет дружеские отношения между обеими странами”[67], – только и сказал на это Александр.

      Несколько дней спустя царь из достоверных источников узнал о захвате Ольденбурга. Предложив сперва царствующему принцу на выбор сохранить свои владения, при условии включения в состав империи, или же взять взамен Ольденбурга Эрфурт, Наполеон вслед за тем бесцеремонно предрешил его волю. Наши войска заняли Ольденбург, устранив администрацию герцога. На этот раз неслыханное нарушение законных прав не позволяло царю хранить молчание: его честь была затронута и требовала протеста. Он сделал это откровенно, в чрезвычайно корректных, полных достоинства выражениях, но в заключение сумел придать своим жалобам миролюбивый характер. Только что сделано покушение на тильзитский договор, сказал он, на статью, по которой немецким принцам, состоящим в родстве с русской императорской фамилией, возвращены их владения. Зачем этот акт произвола? К чему это грубое, ничем не вызванное насилие? “Очевидно, это сделано с намерением нанести оскорбление России. Может быть, даже для того, чтобы вынудить меня стать на другую дорогу? Ошибаются, события, не менее неприятные для моей империи, не заставили меня отклониться от союза и моих принципов. И этот случай не заставит меня уклониться с прямого пути. Если спокойствие мира будет нарушено, меня нельзя будет обвинить в этом, ибо я сделал и сделаю