Что касается Бондарева, то он летом 1948 года не ограничился одной поездкой на бакинские нефтепромыслы. 20 сентября 1948 года он письменно доложил Бровману о результатах своей летней практики. «С 13 ‹июля› по 17 августа, – сообщил он, – я находился в Приуралье, в районе 2-го Баку, в рыболовецкой артели и в тайге. В течение этого времени приходилось встречаться с людьми самых разнообразных профессий – от рыбака до нефтяника – и был набран материал. На основе подобранного материала сейчас работаю над повестью о девушке-враче и над рассказом о рыбаке» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 1. Д. 1208. Л. 133).
Повесть, однако, не получилась. Не во всём удался и рассказ.
Тем временем в институте стала сгущаться атмосфера. В вуз зачастили различные комиссии, началось деление на «чистых» и «нечистых». Одним из первых пострадал упомянутый завкафедрой советской литературы и творчества Григорий Бровман, обвиненный в ненужном эстетстве и в прививании студенчеству снобизма. Критик был уволен, а затем из института изгнали другого мастера, Павла Антокольского. Как раз тогда в разных сферах советской жизни разворачивалась борьба с «буржуазным космополитизмом», носителями которого обычно объявляли людей с еврейскими и вообще «подозрительными» фамилиями. Блюстители идейной чистоты подбирались уже и к Паустовскому. Страх тогда охватил многих студентов, но Бондарев был уверен, что лично его начавшиеся гонения не затронут. Он ведь состоял в партии, имел боевые медали, в декадентских настроениях не замечался, да и в своих рассказах не богемой восторгался, а писал про обыкновенных людей.
Старался не лезть в большую политику и наставник Бондарева Паустовский. Он большую часть времени на своих семинарах тратил на объяснение деталей и учил студентов оттачивать фразы. Много позже Бондарев вспоминал уроки учителя в своей новелле «Мастер»: «Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь – это не бетонированная дорога с удручающей и легкой прямизной, это не лавры самодовольства, не честолюбивый литературный нимб, не эстрадные аплодисменты, не удовольствия жизни. А это – „сладкая каторга“ человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это нечастые находки и горчайшие сомнения, это труд и труд и вечная охота за неуловимым словом. Это мужество и напряжение всех физических и душевных сил. И мы понимали, что писатель – человек, который всей мощью своих усилий, опыта, ценой своих радостей и страданий должен совершить чудо – чудо,